Немного похрустев, кусты на опушке раздвинулись – на поляну высунулась любопытная мордочка совсем еще молодого волка. Таллури смотрела на него не шевелясь. Она все еще была раздета и уже начала зябнуть, но двигаться было нельзя. Волк преодолел ровно полпути от леса до Таллури и замер, внимательно глядя на нее и поводя чутким влажным носом.

Каково бы ни было сейчас расстояние до ребят, Таллури чувствовала, что и Климий, и Нэфетис готовы броситься ей на помощь, если молодой зверь проявит характер. Но она не боялась. «Иди», – звала она волка. Тот хорошо «понимал» и снова тронулся к ней, бесшумно пружиня по траве молодыми сильными лапами. Таллури уже слышала, как он дышит, и ощущала, как волнами «касается» ее обнаженной кожи энергия силы и любопытства дикого зверя. Хорошее ощущение. И хорошее животное.

«Тебя любят и ждут. Порядок и дисциплина. Тебя любят и ждут… – толкнувшись от деревьев к воде и вернувшись обратно, из леса поплыли удивительные сигналы: – Тебя любят и ждут…» Сигналы были мелодичны и протяжны, они пульсировали и звали, словно напоминая о чем-то, и были похожи на голос усталой, но любящей и бесконечно терпеливой матери.

Как только Таллури «услышала» их, волк метнулся к лесу и вмиг исчез меж деревьев. Таллури вскочила и с досадой обратилась к Климию:

– Что же это такое?

– Что именно? Волк удрал?

– «Порядоки дисциплина. Тебя любят ижду-у-ут…», – также монотонно, как услышала, воспроизвела она.

– А, это! – Климий улыбнулся. – Это вывели на прогулку самых маленьких. Детская группа. Они должны много гулять на природе и все такое. Чтобы не звать их каждую минуту, как животных, им предоставляют определенную свободу – так и интереснее, и самостоятельность обретается. Но телепатический зов воспитателей они слышат. Это дети-сироты, под опекой государства, – уточнил он невесело, – их много после войны. И как только ты услышала сигнал, ведь он только на них рассчитан? Это поразительно!

– Это не поразительно, – вздохнула Таллури, – я тоже сирота. И тоже – почти с войны.

– Просто в тебе еще много детского, – мягко утешил Нэфетис.

Подошедшая Рамичи протянула ей веточку ежевики. Таллури ткнулась носом в спелые сизые ягоды, вбирая сладкий запах. Подняла голову:

– Пахнет, как в Тууле. Мой любимый запах. Мама всегда выбирала ежевичный аромат для моей одежды.

– Тебе не одиноко? – вдруг спросила Рамичи.

– Нет. Теперь мне не одиноко. Вот здесь, – она положила ладонь на сердце, – я чувствую покой. Это значит, что пусть я и не такая, как вы, не похожа, чужестранка, белокожая, темноволосая, у меня странный акцент и я не знаю обычаев, но вы приняли меня в ваши сердца. Так?

– Так, – сдержанно, но с большой теплотой в голосе отозвался Климий.

– Мне так хорошо с вами! Могу ли я поблагодарить вас так, как это принято у нас, то есть, я хотела сказать, в Гиперборее?

Ребята ободряюще закивали.

Таллури села, обхватив колени и подтянув их к подбородку. Задумалась, прикрыв глаза. И – запела. О том, как ужасно было потерять разом все самое дорогое, о том, как трудно привыкать было к чужой поначалу стране, о том, как ветре– тила она замечательных людей – ижрецаЭнгиуса, итого, кто подарил ей пирамидку, и новых друзей – Рамичи, Климия и Нэфетиса… Запела на родном языке. Когда Таллури закончила и все немного помолчали, Рамичи протянула:

– Какой же красивый язык! – в наступившей тишине стало слышно, что она трогательно всхлипывает. – А о чем эта песня?

Таллури хотела было перевести, но Климий остановил ее:

– Это надо было услышать сердцем! Я понял! – и он почти точно все пересказал то, что услышал. Потом спросил: – Ты сама сочинила?