– Ты настойчивая. Настойчивая, как мальчишка, – подчеркнул он с приятным удивлением. – Я даже устал и замерз, пока учил тебя! Теперь спрашивай, что там тебя интересовало.

– Можно мы тоже поучаствуем? – на берег выбрались Рамичи и Нэфетис.

– Я буду рада, – улыбнулась им Таллури, – у меня много вопросов.

– Ну, друзья мои, – Климий артистично изобразил, что утирает пот со лба, – как же я рад, что вы помогали мне! Эта девчонка ни в чем не знает меры. Сначала чуть не утопила, потом едва не уморила вопросами. Если так будет продолжаться, дни мои сочтены. Который теперь час?

– Ты разрешил спрашивать и не ограничивал временем, – парировала Таллури.

– Еще и забияка, – констатировал Климий.

– А по-моему, мы славно поболтали, – Нэфетис лежал на теплом песке, раскинувшись и подложив руки под затылок. – Рамичи тоже спрашивала. Кстати, где она? А, вижу – собирает ежевику на опушке. Рамичи, – заботливо окликнул он, – не углубляйся в лес, заблудишься! – он обернулся к брату: – Мы были им полезны. Разве нет? А для ведущего, Климий, это не что иное, как начало служения! Мне это нравится!

– Если это имеет значение, скажу, что мне тоже понравилось, – тихо произнесла Таллури. – У вас я не боюсь спрашивать. А мне многое пока непонятно. Видите, я даже не знала, как надо здороваться, к кому и как следует обращаться, как проходят занятия, какие у вас, то есть здесь, в Атлантиде, праздники. И еще – о летучих машинах!

– Кстати, – вставил Нэфетис, – нам с Климием с этого года разрешено пользоваться университетской латуфой.

Да, у нас теперь есть своя латуфа, и вы с Рамичи можете иногда летать с нами.

– Это уже слишком для одного дня! – ошеломленно проговорила Таллури. – Столько счастья судьба могла бы разделить на несколько дней… Мне необходимо немного побыть одной. Можно мне отойти вон туда, к лесу?

Она отошла от друзей недалеко, легла, поджав колени к самому животу, подложила согнутый локоть под голову и стала смотреть на лес. Ей хотелось лежать так долго-долго, краем уха вслушиваясь и в голоса новообретенных друзей, и в плеск воды, и в шумы и шорохи леса.

На берегу было совсем тихо. Мягко, будто стараясь никого не потревожить, прогудел шмель, удаляясь тяжелой жужжащей спиралью в сторону леса и ежевики. Разогретый послеполуденным зноем, душистый от смолы и трав, лес стоял почти недвижно. Таллури закрыла глаза и, кажется, даже задремала.

– Живое… – пробормотала она разомлевшим от впечатлений и усталости голосом и лениво повторила погромче: – Живое.

– Что там? – тут же откликнулась Рамичи.

– Живое. Сейчас придет. И много людей…

– Она что-то хочет сказать? – прозвучал голос Климия.

– Я думаю, она что-то отсканировала там, в лесу, – с пониманием дела сообщила Рамичи.

Таллури почувствовала, что кто-то из ребят подошел и сел рядом с явным намерением поговорить. «Живое» в лесу замерло, не доходя до опушки, в боязливом ожидании.

– Ты мешаешь, – Таллури с сожалением приоткрыла глаза – рядом сидел Климий. Он вопросительно поднял брови. – Мешаешь, – бесцеремонно повторила Таллури, – оно не выйдет, если ко мне будет много внимания.

– А ты непременно хочешь, чтобы «оно» вышло? – он произнес «оно» насмешливо-недоверчиво. – Здесь много животных.

– Да, – коротко кивнула Таллури. – И оно хочет.

Климий хмыкнул, но отошел, пробормотав напоследок:

– Я буду рядом.

– И я, – удивившись его беспокойству, на всякий случай пообещала Таллури.

Она опять закрыла глаза: «Небольшое животное. Молодое, пушистое, без родителей. Немного боится. Ну, иди же сюда, – она позвала его, как звала лошадь в горах у Энгиуса, и не сомневалась, что ее услышат. – Иди. Если хочешь».