– Что я выяснил? Ничего. Зато я выяснил много чего другого. Всех бабочек, что когда-либо населяли землю, я могу назвать так: вид, подвид, размах крыльев, примерная численность, среда обитания. Я никогда не мог подумать, что среди всех этих чешуекрылых, что населяют нашу планету, среди того миллиона особей, если только не больше, я не смогу найти ту единственную.

Она смотрела на меня, закусив губу. Пожалуй, в своей голове она только что представляла, как могли проходить ее вечера вчера и сегодня, если бы она не встретила меня – под кленом, с зонтом цвета хаки и в моих любимых сапогах. Я же в свою очередь представлял то же в ответ. И не знаю, столкнулись бы наши с ней мысли носами или же нет.

– Похоже, та бабочка все же была единственной в своем роде. Тот голос сказал мне, что она может дать продолжение самой себе, но по всей видимости этого не случилось. Иначе факт существования этой бабочки уж точно не укрылся от взгляда таких как я. Тех, кто горит желанием прикоснуться к тому, что неизвестно никому кроме него. Это собственничество. Это погоня за тайной, которую от нас прячет сам мир.

Я сделал паузу. Ее глаза расширились. Клянусь, пододвинься я к ней чуть ближе, я мог бы увидеть в них себя.

– Думаешь, если бы она осталась одна во всем мире, а потом погибла через пару дней, как и отведено бабочкам, эти бабочки стали бы исполнять желания всех твоих клиентов?

– Не знаю. Этот вопрос мучает меня уже много времени. С того самого дня, как я увидел это вживую. Их интимное общение между собой, их сообщничество, тайное и непонятное никому, кроме меня или еще кого-то, кто так же случайно оказался не в то время и не в том месте. Знаешь, оно почти такое же, как у людей, только ближе. Все равно что мы бы сидели сейчас с тобой и…

Я попытался что-то изобразить руками, но ничего не вышло. Она же смотрела на меня с удивлением и даже с любопытством. Все же возраст не смог у нее этого отобрать. Всего этого живого в ней, что только цвело и распускалось, цвело и распускалось… Я все больше узнавал в ней Кристину от слова «крест» и все меньше жалел, что я не смог удержать свою тайну у себя за пазухой.

– Все равно что мы бы сидели и соприкасались нашими глазами, прямо слизистыми, понимаешь? Щекотали друг друга ресницами и всякое такое… А лучше, общались бы друг с другом посредством урчания в животе. Ты бы понимала меня куда хуже, если бы я мог сказать все то, что зашифровал для тебя мой желудок. Это было бы совсем другое. Это было бы более поверхностно. Все равно что…

Она зажмурилась и поджала нижнюю губу. Должно быть, я плохо умел изъясняться о чем-то абстрактном.

– В общем, я все равно не смогу тебе как следует объяснить.

– Я понимаю.

– Правда?

– Ну да.

Мы помолчали. Кристина стучала по чашке ногтями. Вечер нас обнял. Становилось темно. Я думал, захочет ли она увидеть меня завтра или послезавтра.

– И что, даже ни один из твоих клиентов ни разу не приносил тебе ничего похожего? Хотя бы просто отдаленно?

– Нет. Ничего похожего. Разве что, Парусник Маака. Она довольно большая, куда больше той бабочки, что сидела у меня под кепкой. Максимальный размах крыльев Парусника, в частности, самца, примерно около тринадцати сантиметров. У той бабочки, сдается мне, он бы не превысил и девяти. Все в ней было достаточно просто, вот только… Сам окрас переливался, будто чешуя рыбы.

Я отпил немного кофе, проследил, что она смотрела на меня, а не по сторонам, и продолжил.

– Но на ней не было ни симметричного узора, ни чего-то такого, что свойственно чешуекрылым. Было просто черное полотно, покрытое россыпью изумрудного. Представь, что каждая ее частичка черного опыления была присоединена к частичке изумрудного опыления. И это было так натурально, что можно не поверить своим глазам. Это было настоящее чудо природы. Ни пятнышка, ни резной окантовки по краям крыльев, буквально ничего. Только черная мгла, словно кусок вселенной.