Все то, что было со мной в период 6—9 и без того можно было принять за нечто спорное – скорпионы, которые не могли водится в опилках; блестящая голубая глина, что напоминала мне крохотные яйца красивых змей, – ее я накопал в каком-то далеком лесу; отрубленная поросячья морда в люке дедушкиного сарая, что заглянула мне прямо в душу; какая-то семья, с которой дружила моя тетя, их лица и смех, который я уже не мог воспроизвести в своей голове, и тем более вспомнить их имен; тайные встречи с соседской собакой, с которой я тесно дружил и зимой носил конфеты из дедушкиного серванта, перелезая через ограду… Все это был период 6—9. Чужой и таинственный. Что-то из этого несомненно было правдой, и если к большинству этих вещей я относился как к какому-то сну, другой жизни, которая приключилась с кем-то другим, но мне повезло за ней поглядеть, то к той поездке – с полной серьезностью. Стоило ли говорить, что среди всего своего детского хлама я взял с собой во взрослую жизнь только синюю кепку, ту самую, под которой в нескольких сантиметрах от моей руки сидела бабочка Черно-Зеленое Брюшко.

***

Кристина с замиранием сердца смотрела на меня еще минут десять. Наверное, ей казалось, что в такой важный для меня момент только я и мог проявлять какие-то признаки жизни – покашливать, шуршать своей курткой и сигаретами, помешивать сахар в кофе, от которого я потом не усну, вспоминая, как хотел унести эту тайну с собой в могилу. Но теперь это точно не выйдет. Не знаю, о чем она думала. Знаю только, что не смотрел на нее. Мне было сложно только представить, что она думала обо мне после всего того, что я рассказал. Я отвлекался на какие-то вещи, что лежали передо мной, отвлекался на случайные мысли, но сердце продолжало колотится как бешенное. Я мог сколько угодно обманывать себя, но его обмануть у меня бы не вышло. Я выучил это, когда еще был в периоде 6—9.

– И что, ты нашел эту бабочку?

Я не стал на нее смотреть. За эти полчаса в ней ничего бы не поменялось. Ее азиатский разрез глаз все так же напоминал бы мне закат солнца, когда горящий шар уже наполовину погружается за горизонт, а ты смотришь на него и вздыхаешь, ждешь, когда его поглотит тьма. Каждый раз менялось только их выражение, да и только. Ну а так они почти что всегда были для меня одинаковы. Ее волосы по-прежнему были рыжими, и это было на ее совести – не буду упоминать, что для меня это было настоящим преступлением против себя и своего прошлого. Но она имела на это право. Никто никому ничего не должен. Даже оставаться таким, каким он был в памяти какого-то человека. Ведь для этого память нам и нужна – запоминать людей такими, какими они были, когда ты их любил. Потому что все меняется, и не всегда так, как этого хочешь ты. Глупо полагать, что можно это как-нибудь обойти, ведь планета вращается, и мы вместе с ней. Только самые искусные шулеры смогут обмануть свою жизнь и судьбу, только бы остаться там, где они начали, и никогда не вертеться и не стареть вместе с планетой. Я таких никогда не встречал. Ведь я сам стал другим. Сидя сложа руки и молча наблюдая за тем, как вокруг меня все разрушается, я все равно стал другим. И это было самое главное. Дело было не в цвете волос. Я бы сам себе не ответил, в чем же все-таки было дело. Мне это просто не нравилось, вот и все.

– Нет, я ее не нашел.

– То есть, поэтому ты получил второе образование? Чтобы самому выяснить, существует она или нет?

– А ты глубоко копаешь.

Мы встретились взглядом. Я вдруг осознал, что мы с ней когда-то спали в одной постели.

– И что ты выяснил?