– С дороги! – велел он. Не успев увернуться, нерасторопный старик свалился на землю. Никто из стоящих по краям даже не шелохнулся.

Больные в клетках издавали еле слышные стоны с глухими мольбами о помощи. Прогнившая кожа по всему телу кусками отрывалась, принося ее владельцу ужасные муки, от которых многие сами лишали себя жизни. Гной тонкой струйкой стекал из каждой раскрывшейся раны по изуродованным конечностям. Собираясь в мерзкие болезненные капли, он падал на металлические прутья, окрашивая их в бледно-зеленый.

Такие колонны проходили несколько раз за день. Людей забирали как заразившихся, так и совершенно здоровых – под предлогом возможного распространения болезни. Их сажали в разные клетки, поэтому создавалось впечатление, что взаперти везут преступников на казнь, а не мирных жителей. По словам одного из приехавших в столицу фермеров, которого Руф встретил незадолго до этого дня, им обещали лекарство и скорое возвращение родных, здоровых и окрепших. Фермер ждал свою жену два месяца и приехал в столицу, чтобы проведать ее. На его покрасневшем от выпитого лице красовалась улыбка, а в глазах горел маленький огонек, предшествующий скорой встречи с возлюбленной.

– Ладно, пойду я, пожалуй, – сказал фермер, вставая из-за стола. – С вами, конечно, весело, но не прощу себя, если опоздаю.

– Передавай привет своей женщине, – прохрипел Руф.

Фермер ему нравился. В отличие от той грязи, что называла себя жителями Солтиса, – в нем не было корысти. Напротив, он был приятен своей простотой, чем, по всей видимости, и зацепил старика.

– Обязательно, – закинув сумку за спину, ответил фермер. – Я думаю, что еще загляну сюда на обратном пути, ну а может даже мы заглянем, – он рассмеялся и, помахав на прощание, исчез в свете дверного проема.

С той встречи прошло уже несколько дней, но ни добродушного фермера, ни излеченной жены так и не появлялось на пороге таверны.

Толпа, замерев на время прохождения скорбной процессии, постепенно начала оживать. Вот уже у какого-то толстопузого богача ловкий мальчишка срезал с пояса кошелек, а две юных девицы снова захихикали при виде симпатичного юноши в странной перемотанной шляпе и цветастой тунике. Народ вел себя, как ни в чем не бывало. И лишь одна с виду богатая леди, проходя мимо лежащего на земле Руфа, надменно сказала своему мужчине, держащему ее под руку:

– Ах, надо донести до совета, чтобы перестали возить здесь этих… – конец фразы растворился в нарастающем шуме толпы.

Переведя дух, старик, выставив ногу вперед, положил обе руки на колено и медленно поднял свое тело. Поддерживая правый бок, он направился дальше.

Свечник расположился на другом конце рынка и, надо сказать, его лавка пользовалась определенной популярностью среди населения. Большая часть покупателей скупала чарующего вида свечи, а остальные, или «посвященные», – не менее чарующий виски.

Перед лавкой стояли двое мужчин, бурно дискутируя на какую-то тему, и девушка, зацепившая усталым взглядом узорчатую свечу на прилавке.

– А что значат эти картинки? – указывая обвисшей рукой, спросила она. Размеры мешков под ее глазами точно давали понять, что девушка не спала уже несколько дней, что мгновенно подметил вышедший из-за ширмы торговец с выпирающими передними зубами. Он оголил желтоватую улыбку и обратился к ней.

– У-у, прекрасная леди, это очень древние узоры «Царства снов», – интригующим голосом начал он. – Легенды гласят, что, сгорая, эта свеча своим дымом успокаивает духов в доме, и сны при ней становятся ярче и могут предсказывать будущее.

Он сказал всего-то несколько слов, но даже их хватило на то, чтобы крепко обнадежить наивную молоденькую девчонку. Она настолько сильно погрузилась в транс от голоса зубастой кобры, что не заметила, как те двое мужчин, что секунду назад спорили позади, срезали ее сумку со всей наличностью и равномерно расплылись в общем потоке толпы.