Случай 3: Ирина Семенова, 60 лет. Прогноз: Болезнь Альцгеймера. Начало в 65—68 лет. Точность 99.5%. Через четыре месяца: жалобы на «туман в голове», эпизоды потери нити разговора, которые никогда раньше не случались. Нейропсихологическое тестирование показало легкое снижение скорости обработки информации и эпизодической памяти – нехарактерное для ее возраста и образования, но и не дотягивающее до критериев Альцгеймера. Елена прописала ноотропы. Но в карте психолога красной строкой: «Пациентка фиксирована на малейших провалах памяти, интерпретирует их как начало конца. Суицидальных мыслей нет, но выраженная депрессия, ангедония».

Тенденция. Не просто статистическая погрешность. Ускоренное появление реальных, объективных микросимптомов задолго до срока. Взрывной рост психосоматики: необъяснимые боли (головные, в спине, суставах), головокружения, парестезии, изнуряющая бессонница. И повсеместная тень – депрессия, тревожные расстройства, панические атаки, частота которых среди «Знающих» зашкаливала по сравнению с контрольными группами «Незнающих» с аналогичными рисками (если такие данные вообще можно было найти – «Вердикт» их не афишировал).

Елена открыла официальный портал «Вердикта». Раздел «Статистика эффективности „Прогноза“». Безупречные графики. Кривые выживаемости, идеально совпадающие с предсказанными моделями. Процент ложноположительных/ложноотрицательных результатов – доли процента. Успешные истории «Знающих», успевших совершить главное в жизни благодаря раннему предупреждению. Все гладко. Все научно. Все рационально.

Но под этой гладью статистики Елена ощущала подвох. Глубинный, системный. Как трещину в фундаменте здания, которое кажется незыблемым. Знание, которое должно было давать силу, оборачивалось ядом. Оно не просто предсказывало будущее – оно, казалось, формировало его. Формировало через страх. Через всепоглощающий, хронический стресс, который бил по самым уязвимым точкам организма.

Ее мысли прервал тихий стук в дверь. Вошла медсестра, лицо необычно бледное.

– Доктор Соколова? Вас срочно просят в детское отделение. Палата 314. Пациентка Карина М.

Карина М. 14 лет. Елена помнила этот случай. Редкая генетическая мутация, резко повышающая риск ранней семейной формы Альцгеймера. Родители – оба «Незнающие», но после долгих мучительных раздумий решили проверить дочь. «Чтобы подготовиться», – сказала мать, ее глаза были полны слез. «Чтобы успеть ей помочь», – добавил отец, сжимая кулаки. Елена, как ведущий специалист по нейродегенерациям, подписала направление на «Прогноз». Результат пришел вчера: *Высокая вероятность (99.7%) развития ранней формы болезни Альцгеймера. Ожидаемое начало симптомов: 19—21 год. * Пять лет отсрочки.

Елена вошла в палату. Воздух был густым от тишины и отчаяния. Родители стояли у окна, мать беззвучно плакала, отец обнимал ее, его лицо было каменным. На кровати сидела Карина. Вернее, не сидела. Она застыла.

Девочка сидела, прислонившись к подушкам, глаза широко открыты, устремлены в пустоту перед собой. Ни моргания, ни реакции на свет. Одна рука неестественно вытянута вдоль тела, другая замерла на полпути к плюшевому коту, лежавшему на полу. Пальцы были слегка согнуты, будто застыли в попытке схватить игрушку. Дыхание ровное, но поверхностное. На лице – абсолютная пустота. Ни страха, ни печали, ни гнева. Ничего.

– Она… она так с утра, – прошептала мать, не отрывая глаз от дочери. – Получили результаты вчера вечером. Она… не плакала. Не кричала. Просто молчала. А утром… вот так. Не ест. Не пьет. Не реагирует…

Елена осторожно подошла к кровати. Присела на корточки, чтобы быть на уровне лица Карины. Глаза девочки были как два темных озера, лишенных дна и отражения. Елена мягко взяла ее руку. Кожа была прохладной. Пульс ровный, чуть замедленный. Она проверила рефлексы – нормальные. Попыталась пассивно согнуть руку – легкое сопротивление, как при кататонии. Восковая гибкость.