Чей-то осторожный кашель заставил ее вздрогнуть и резко опустить руку, как пойманную на воровстве. Жар стыда залил лицо. Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. «Это уже началось. Со мной. Прямо сейчас».

Она почти побежала в ближайшую пустую смотровую, захлопнув за собой дверь. Прислонилась спиной к холодной стене, глотая воздух. Перед глазами стояли руки Сергея Глебова. Его руки, которые теперь не могли держать скальпель. Его глаза, полные осознания собственной гибели. И ее собственная рука, вытянутая в немом тесте на обреченность. Первые трещины пошли не только по миру вокруг нее. Они пошли по ее собственной душе, по ее телу, по ее профессии. «НейроВердикт» был больше не ее крепостью. Он стал ее лабораторией конца, а пациенты – ее сокамерниками и зеркалами. И самое страшное было понимать, что ее личный «Эффект Оракула» уже запущен. И остановить его не мог никто.

Ледяная пустота после приговора продержалась недолго. Ее сменила волна такой яростной силы, что Елена едва узнавала себя. Она всегда гордилась своим контролем, своей рациональностью. Теперь же внутри бушевал вулкан, извергающий раскаленную лаву отрицания и гнева.

Отрицание: «Ошибка!» Оно началось ночью. В тишине пустой квартиры (Алексей задерживался в командировке), когда цифры «99.9%" выжигали мозг. Она вскочила с кровати, включила свет, уставилась на свои руки в резком свете лампы. Совершенные. Устойчивые. Ее руки.

– Нет! – прошипела она в тишину. – Не может быть. Ошибка алгоритма. Сбой в данных. Перепутали образцы!

Она металась по квартире, включая терминал. Гуглила: «ложноположительные результаты Прогноза», «ошибки Вердикта». Находила единичные, затертые в официальных отчетах случаи. Цеплялась за них, как утопающий за соломинку. «Вот! Видишь! Бывает!» – кричал внутренний голос. Она перечитывала свой генетический отчет (который сама же заказывала года три назад, из чистого интереса). Там не было ничего криминального! Никаких фатальных экспансий CAG! «Вердикт» ошибся. Должен был ошибиться. Она не могла быть носителем этого проклятия. Не она. Не Елена Соколова. Это абсурд!

Отрицание, как плотина, не выдержало. Лава гнева хлынула через край, сжигая все на пути.

На «Вердикт». Эти холодные, бесчеловечные башни-храмы, эти самодовольные алгоритмы, присвоившие себе право решать судьбы! Они подсунули ей этот диагноз как пробный камень своей «непогрешимости»? Или это наказание за ее сомнения? За то, что осмелилась заглянуть за блестящий фасад? Она представляла, как взрывает их серверные ферды, как рушатся зеркальные стены, погребая под собой их циничных топ-менеджеров, спокойно подсчитывающих прибыль от человеческого отчаяния. «Продавцы проклятий! Убийцы!» – мысленно выкрикивала она, сжимая кулаки до боли.

На Мир. На этот несправедливый, жестокий мир, где одни рождаются с билетом в ад в генах, а другие спокойно доживают до ста лет. На общество, которое создало этот чудовищный раскол на «Знающих» и «Незнающих», эту систему стигмы и страха. На здоровых коллег, которые теперь смотрят на нее с опаской. На Алексея, который где-то там, в своем безопасном «незнании», даже не подозревает, что его жена уже приговорена. «Почему Я?! Почему не кто-то другой?!» – эгоистичный, дикий вопль вырывался из самого нутра.

На Себя. Самый едкий, разъедающий гнев. За то, что сама пошла на этот проклятый тест! За глупую веру в «профессиональный интерес»! За то, что не смогла найти убедительных доказательств «Эффекта Оракула» раньше. За то, что теперь знает. Знает и не может вырвать это знание из мозга, как занозу. За свое тело, которое могло предать ее, неся в себе эту бомбу. «Дура! Идиотка! Сама виновата!»