Гнев кипел в ней, как яд. Она ловила себя на том, что резко хлопает дверцами шкафов, бросает посуду в раковину с таким звоном, что вздрагивала сама. На работе ее голос стал резче, коллеги переглядывались, когда она проходила мимо. Она погружалась в данные, не в поисках истины, а в поисках ошибки в своем деле, яростно выискивая малейшую неточность, нестыковку. Но безупречные алгоритмы «Вердикта» не оставляли лазеек. Безупречность была невыносимой. Каждая цифра, каждый символ в ее электронной карте жгли глаза.
Срыв: Руки Предатели. Он случился в ее собственном кабинете, после приема. Пациент – пожилой мужчина с доброкачественным тремором, «Незнающий», просто пришел на плановую консультацию. Все прошло гладко, рационально. Но когда он ушел, Елена почувствовала дикую усталость и напряжение. Нужно было внести данные в его электронную историю – стандартная процедура. Она взяла стилус, поднесла к планшету, чтобы подписать эпикриз своей безупречной, уверенной подписью.
И случилось. Пальцы не слушались. Небольшая дрожь в запястье, которую она приписала усталости и гневу, вдруг усилилась. Стилус дернулся в ее руке, оставив на экране жирную, кривую черту вместо первой буквы. Она замерла. «Что? Нет!»
Она попыталась стереть ошибку, тверже сжала стилус. Концентрировалась изо всех сил. «Просто подпись. Ты делала это тысячу раз!» Но чем сильнее она концентрировалась, чем больше пыталась контролировать движение, тем хуже становилось. Пальцы будто одеревенели, запястье дрожало мелко и часто. Стилус снова дернулся, оставив еще одну нелепую закорючку. Она попыталась поставить точку – и сделала жирную кляксу.
«Нет! Прекрати!» – мысленно закричала она. Паника, холодная и липкая, смешалась с яростью. Она вцепилась в стилус обеими руками, пытаясь зафиксировать кисть. Но дрожь перекинулась на предплечье. Она ткнула стилусом в экран – жестко, резко. Раздался неприятный скрежет. Еще одна клякса.
– Да что же это ТАКОЕ?! – ее собственный крик, хриплый, нечеловеческий, оглушил ее в тишине кабинета. Ярость, копившаяся дни, вырвалась наружу. Она швырнула стилус через весь кабинет. Он со звоном ударился о стену и сломался. Планшет полетел следом, грохнулся на пол, экран мертво погас.
Елена вскочила, опрокидывая стул. Дыхание хрипело в горле. Она сжала свои предательские руки в кулаки и начала бить ими по столу. Раз за разом. Глухо, с остервенением. Боль в костяшках лишь подстегивала ярость.
– Прекрати! Прекрати! Прекрати! – она кричала, обращаясь к своим рукам, к своему телу, к «Вердикту», к миру, к несправедливой вселенной. Слезы, горячие и соленые, хлынули ручьем, смешиваясь с яростью, превращая крик в рыдания. Она била кулаками по столу, пока боль не стала невыносимой, пока силы не оставили ее.
Она опустилась на корточки, спрятав лицо в содрогающихся от рыданий руках. Руки… Всегда ее инструмент, ее гордость, символ контроля. Теперь они предали ее. Отказались выполнить простейшее действие. Дрожали, как у Сергея Глебова. Как у Леонида Петрова в тот роковой день.
Страх или Эффект?
Рыдания стихли, оставив после себя пустоту и жгучую боль в сбитых кулаках. Елена сидела на полу, прислонившись к стене, глядя на свои красные, опухшие костяшки. Дрожь в руках постепенно утихла, сменилась глухой, пульсирующей болью. Но вопрос висел в воздухе, тяжелее любого диагноза:
Что это было?
Страх? Истерика? Психический срыв от непосильного груза знания? Ее рациональный ум, приглушенный, но не сломленный, цеплялся за это объяснение. Сильный стресс. Паническая атака. Психогенный тремор. Вполне объяснимо.