«Нет, все-таки не могу понять: почему я здесь? Зачем он меня напоил и облил этой гадостью? Зачем он меня постоянно предупреждал о какой-то обязательной опасности, и куда после прохождения мне нужно бежать?..»

Фёдор отбросил в сторону найденный в кармане халата камушек и посмотрел на гору старых, разбитых винтовок и пистолетов. Его внимание привлекла сабля. Она лежала на самом верху кучи и на вид достаточно хорошо сохранилась. Ладонь зачесалась. Может, ее потихонечку взять, рассмотреть?..

Он посмотрел в сторону солдат, которых особист отвел еще дальше от кунга. Со стороны города запылили приближающиеся к ним автомобили. Нет, бронетранспортеры. Три, пять, семь БТРов. Да, семь. Фёдор слегка высунулся из своего укрытия и, забыв о сабле, только что заинтересовавшей его, не спускал глаз с приближающейся колонны.

На броне сидели афганские армейцы. Их Кулибин узнал по форме. БТРы остановились, люди попрыгали на землю. Фёдорцов с несколькими офицерами подошел к ним, жмут друг другу руки, обнимаются… Хм, может, влезть в их толпу? Вот смеху-то будет!.. И был бы Кулибин таджиком или узбеком, тогда ладно – ну, испачкал одежду, переоделся в национальную одежду.

М-да! Коньяк, что ни говори, тяжеловатый напиток – вся правая половина головы будто свинцом налита. Помассировав лоб, висок, Фёдор уселся на камень. Да, правильно сделал особист, что не оставил его в БМП или в кунге своей машины. Он бы там сварился или спекся от нарастающей жары. Да еще этот хмель!..

Фёдор глубоко зевнул и по инерции правой рукой попытался нащупать маленькую флягу с водой, которую постоянно носил с собой, выезжая за пределы части. Но она осталась в кунге вместе с его формой, прицепленная к ремню. И сколько он здесь просидит?.. В принципе, оружия, разложенного вдоль строя солдат, было не так уж много. Несколько американских винтовок, пулеметы, кажется, английские, ружья буров, даже русский ППШ. Удивительно! Что там еще?.. Кулибин приподнялся, но тут же, увидев приближающуюся к нему группу людей, спрятался за камнем.

Фёдорцов, оказывается, неплохо знал фарси или дари. Этих языков сам Кулибин не знал – только то, что это основной язык афганского народа. Ну, может, пушту, не важно. Однако то, что особист не только разговаривал с афганскими офицерами на их языке, но и почему-то вел их не к оружию, разложенному по обочине дороги, а к куче этого мусора из старого оружия, которое разве что годится для музея или висеть у какого-нибудь коллекционера на стене.

Фёдорцов повернулся к остаткам от автобуса спиной и продолжал что-то рассказывать афганцам, вытащив из горы оружия маузер. Маузер?! Фёдор приподнялся, чтобы внимательнее рассмотреть пистолет, но глаз опять сильно защипало, и он начал его в очередной раз растирать рукой.

– Файзулла, Файзулла! – вдруг громко закричали из толпы афганцев, и один из них, схватив ту самую саблю, что лежала наверху кучи оружия, бросился с ней на Фёдора.

Кулибин, словно был готов к этому моменту, мгновенно перепрыгнул груду камней, за которыми прятался, и понесся в сторону БМП своего взвода.

Афганцы что-то кричали вслед, раздалось несколько выстрелов. Фёдор, приподняв полы халата, ускорил свой бег и, не оборачиваясь, проскочил между двумя боевыми машинами пехоты, на одной из которых сидел на броне замерший от удивления механик-водитель и оторопело смотревший на него, и бежал дальше, к тому самому разрушенному дувалу, о котором говорил ему особист.

Все осталось за пеленой вчерашних событий. Кулибин понимал, ему нужно теперь время, чтобы осознать все, что с ним произошло там, у крепости Балла-Хисар. Он не раз просыпался ночью, и в эти короткие мгновения бессонницы пытался мысленно вернуться к произошедшим там событиям. Но как только об этом начинал думать, в голове тут же появлялась странная тяжесть и одолевала зевота, зовущая назад, в сон. И еще на что обратил внимание Фёдор: управляло его желанием спать не столько сознание, сколько усталость в теле, и он заново возвращался в бездонное, мягкое пространство сна.