Позвав на помощь товарища, конвоиры подхватили ее подмышки и так и занесли в медблок. Пока врач осматривал ее, Ника продолжала улыбаться.

- Ну что? Как она? – снова появился тот самый охранник, что сгреб ее с пола.

- Жить будет, хотя, конечно, потрепали знатно, - задумчиво выдал доктор, продолжая внимательно всматриваться в ее лицо, - Вот только улыбка эта дебильная! У меня то томографа нет… Может, хорошо приложили головой…

- Ну, значит, судьба у нее такая, - вздохнул охранник, - Так что? В лазарете оставишь?

- Нет, смысла нет. Визуально внутренних повреждений вроде нет, а если и есть, то скоро мы об этом узнаем, - философски заметил врач, который относился ко всем заключенным не как к людям, а скорее, как неодушевленным предметам.

- А… Ну тогда, гражданка Савельева, - конвоир, наконец-то, обратился к ней напрямую, - Извольте в карцер!

- В карцер? – упавшим голосом спросила Ника и улыбка тут же сползла с ее лица.

- О! А я уж думал, что «крыша уехала»! – обрадовался врач.

- А как ты думала? Ты ж драку затеяла! Но это может для тебя и лучше будет. А то, учитывая, что ты устроила, для тебя безопаснее посидеть одной, - глубокомысленно заметил охранник.

Нику, конечно, испугало слово «карцер», но в какой-то мере конвоир был прав. Если в таком разбитом состоянии, ее оставят рядом с сокамерницами, они точно добьют ее, а она даже не сможет сопротивляться. Так она успокаивала себя, пока, снова подхватив ее, конвой тащил ее по темным коридорам СИЗО к ее новому месту заточения.

Маленькая комнатка с тусклой лампой под самым потолком, дверью с окошком для передачи еды, стул, стол - привинченные к полу, унитаз и кровать-полка, откидывающаяся от стены. Вот так выглядело скудное убранство карцера, куда Савельеву угораздило попасть на ближайшие пятнадцать дней.

«Не так уж и страшно за возможность увидеть удивление на лице этой зловонной суки, когда я запустила в нее борщом», - приободрилась Ника, осматривая помещение.

Она потянулась к кровати, собираясь ее разложить, но за спиной раздался окрик:

- Не положено! На койке можно лежать только во время отбоя!

16. Глава 16. Идеальный Марк

Все думают, что самое страшное - это оказаться в местах лишения свободы, но самое страшное - попасть в карцер в этих самых местах – в штрафную изолированную камеру. По мнению создателя карцера в СИЗО, в который была помещена Ника, главное, что должно было возыметь воспитательный эффект, - это вовсе не то, что ее лишили общения, а то что, во-первых, Ника была лишена возможности мыться даже тот единственный раз в неделю, что был у всех остальных, а во-вторых, ей не позволяли ничего, даже читать. Свидания и передачи на период нахождения в карцере также были запрещены. Словом, ей создали все условия, для того, чтобы она хорошо подумала над своим поведением и не отвлекалась от этого занятия ни под каким предлогом.

Из-за побоев долго сидеть или стоять она не могла, потому просто ложилась на бетонный пол, напрочь игнорируя риск простудить почки. У нее сильно болело в левом боку, и Ника молилась о том, чтоб доктор был прав и у нее действительно не было внутренних повреждений. Хотя по ощущениям, казалось, что сломано ребро. Синяки разрастались, меняли цвет, а места побоев ныли от каждого движения, потому ненадолго забыть о боли можно было только, когда она лежала неподвижно.

В каждодневной суете нет времени, чтоб вот так лежать, уставившись в потолок или стену, и ничего не делать. Раньше Ника сетовала на то, что некогда даже помечтать, зато сейчас возможности было хоть отбавляй. Правда, ни место, ни ее моральное состояние не располагали к тому, чтоб мечтать. Думать о том, что с ней стало, тоже не хотелось, и тогда она стала вспоминать. Ника выискивала из тайников памяти исключительно счастливые моменты, и ловила себя на мысли, что наибольшее количество из них связано с ее сыном и … Марком. Два Марка - это та часть ее жизни, в которой она постоянно улыбалась. Нет, Ника не забыла о предательстве взрослого Марка, не простила то, как он пытался ее здесь сломать, вовлекая конвой и "атаманшу" в свои хитроумные схемы воздействия, но это все равно не могло затмить те два солнечных года, когда они были вместе.