Опекуны Эдик Невероятный

Вступление

Приветствую вас, друзья. Приглашаю тебя в далекие девяностые прогуляться по задворкам моего детства и юности. По воле судьбы жизнь меня закинула в самый криминальный район Одессы – Молдаванку. Темные дворы этого сказочного района и сложное время той эпохи породили множество одиозных личностей. Мои опекуны были не исключением. Впитавшие в себя весь негатив, повсеместно паривший на улицах этого злачного места, они превратились в самых настоящих ублюдков. Тьма, излучаемая этим районом, сожгла все самое светлое, что было в них.

События разворачиваются во времена жуткой опиумной эпидемии в Одессе. Эта чума не обошла стороной и моих опекунов. Зависимость плотно и основательно встроилась в их ДНК, навсегда изменив их мышление. Жуткие ломки и непреодолимая жажда к опиуму заставляли их выдумывать самые изощрённые способы добычи средств. Еврейские мозги закручивали сюжеты, максимально стараясь спрятать злые умыслы от благочестивых граждан. Все мои опекуны были чистокровными евреями, являясь неотъемлемой частью еврейской диаспоры, густо заселившей Одессу, начиная с 1700-го года. Вместе их свела синагога, куда они приходили с целью поживиться гуманитарной помощью из Америки.

На сегодняшний день всех героев этой книги нет в живых. Нанеся мне множество детских травм, они отправились прямиком в ад. Опий на клочки разорвал их души и уничтожил.

Я, как единственный выживший участник этой истории, хочу запечатлеть это всё на бумаге и максимально погрузить вас в ту атмосферу, на самое тёмное дно асоциального общества.

Для меня эта книга – своего рода психотерапия. В ней я прощаюсь со всеми своими детскими травмами, которые тянутся за мной длинным шлейфом всю мою сознательную жизнь. Перед тем как уйти с этого мира, опекуны нанесли мне их нескончаемое множество. Поработив мое сознание, они быстро осознали, какую неоценимую пользу несёт наркоманскому комьюнити тренированный ребёнок, они раз за разом отправляли меня в жуткие обстоятельства, разрывая на части мою детскую душу.

Часть 1. Детство

Знакомство

Молдаванка того времени – это сборище проходимцев всех мастей, шатающихся без дела по улицам в поисках какой-либо наживы. Зайдя в любой двор в этом районе, складывалось впечатление, что ты попал в прогулочный дворик какой-то тюрьмы. Все синие от татуировок его жители смотрели на тебя, словно на жертву, пожирая хищными взглядами в надежде чем-то поживиться. Случайно заблудившись в этом районе, обязательно встретишь неприятности. Вечно не утихавшие споры на чисто одесском говоре на фоне шансона, вывшего из каждой форточки. Нотки ароматов, летавших в воздухе, – от мочеиспусканий случайных прохожих и местных жителей, вперемешку с запахом ацетона, в котором почти в каждой квартире вываривали опий. Пьяницы с нарушенным вестибулярным аппаратом, по наитию искавшие свой путь, наркоманы, бегавшие по своим наркоманским делам. На фене не разговаривали, разве что кошки и собаки. Даже баба Зина из соседнего подъезда орала на этом жаргоне. В этой прекрасной атмосфере прошли моё детство и юность.

Мамуля работала проводником, там она и познакомилась с моим папой. У него была в этом районе комната в ужасной коммунальной квартире с такими же жуткими соседями. Осталась она ему по наследству от бабушки Тамары. В неё он и пригласил после свадьбы жить мою маму.

Мама до последнего дня не могла мне объяснить, почему она выбрала именно его. Красивая, очень харизматичная, умная, мудрая, с потрясающим чувством юмора и вкусом в одежде. Долгое время она ездила проводником в вагоне СВ на Москву. Её приглашали на свидание лётчики, режиссёры. В этом вагоне она могла познакомиться с кем угодно. Для тех, кто не знает, СВ – это вагон повышенной комфортности. В нём имели бронь многие высокопоставленные особы. Дома до сих пор лежит гора чёрно-белых фотографий с звёздами той эпохи: Высоцким, Пугачёвой, Леонтьевым и многими другими. В этом вагоне ездила исключительно элита Советского Союза.

«Почему ты не вышла удачно замуж?» – спрашивал я её.

– Я была молодая, очень скромная, всегда стеснялась, всего боялась. Наверное, из-за этого, – отвечала она мне.

– А почему ты выбрала папу? – продолжал я.

Один-единственный ответ до конца жизни был неизменен:

– Не знаю. Но зато у меня есть ты, – отвечала она мне, успокаивая себя. – Я люблю тебя больше жизни.

Связь с мамой у меня была очень сильной, жизнь после её смерти уже никогда не будет для меня прежней.

Папа на тот момент работал начальником поезда. За косяки в работе его разжаловали в проводники, а потом и вовсе посадили за кражу. В тюрьме он познакомился со своей следующей женой, бросив мою маму и маленького меня на произвол судьбы. Одно единственное, что я могу про него сказать хорошее: он красиво рисовал и вырезал скульптуры из гипса. Возможно, жизнь дала такой сбой, потому что он хотел поступать в художественное училище в Одессе, но бабушка ему не дала этого сделать. За свою жизнь я видел его несколько раз. Один-единственный совет, который я от него услышал за всё время:

– Запомни, сынок, деньги не оставляют отпечатков.

Он, когда украл деньги у пассажирки, – против него не было никаких доказательств. Менты обманом выбили из него признательные показания, рассказав, что нашли деньги, спрятанные им в вагоне, с его отпечатками пальцев, и для него будет лучше, если он во всём признается, что он и сделал. Во время следственных действий, указав место, где он их оставил, бумажные купюры посыпались прямо на него, и он понял, что ушлые менты его просто-напросто обманули.

Комната в коммуне была, как из передачи «Джентльмен Шоу». Отличалась она только жителями, наполнявшими её. В одной комнате жила старая бабка с явными признаками маразма, во второй – семья наркоманов. Во главе – с дядей Толиком. Временами общая кухня и коридор превращались в музей восковых фигур. Обколовшись опием, словно экспонаты , они часами застывали на одном месте – приходилось постоянно их обходить. Не дай бог дяде Толику было застать приход в туалете. На этот случай у всех были вёдра, в которые можно было справить нужду. В туалет невозможно было попасть часами. Забывать еду на кухне было равносильно тому, чтобы её просто выкинуть. Говядина из борща исчезала вмиг, оставляя после себя только запах. На вопросы, куда из кастрюли делось мясо, ответ был всегда один: тараканы съели. Причём это говорилось на полном серьёзе. Складывалось ощущение, что они следят, когда мама покинет кухню, чтобы растерзать кастрюлю. Если ей нужно было в туалет, а на плите в этот момент готовилось что-то мясное, будоража голодные желудки соседей, она звала меня, чтобы я дежурил в её отсутствие над казаном. Пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать количество вскрытий нашей комнаты с целью наживы.

В третьей комнате жила семья пьяниц. Испражняясь под себя, из их жилища доносилась жуткая вонь. Весь этот спектакль уродов дополняли огромные тараканы и мыши. Их не брала ни одна отрава. Они её съедали быстрее, чем крошки хлеба. Складывалось впечатление, что они попали в зависимость от неё и зверели, прыгая по стенам, словно обезьяны, в её отсутствие. Одним словом, они были не убиваемые и их невозможно было вывести.

Это был ад при жизни. Всё нужно было закрывать на замки, скрашивая тем самым досуг соседей. Непреодолимое желание и азарт их вскрыть знатно коротали их бесполезные будни.

Мама всю жизнь пыталась собрать деньги на квартиру, но постоянно появлялись непредвиденные расходы. Тяжело ей было в одиночку это всё тянуть. Много денег тратилось на моё лечение. В детстве я постоянно болел. До конца жизни так и не удалось выбраться с этой коммуны. Одно единственное, что со временем эти соседи умерли, и заехали нормальные, с которыми было более-менее сносно жить. Но это произойдёт спустя 20 лет. До этого момента это был сущий ад.

В силу обстоятельств маминой работы она определила меня в специальный круглосуточный садик для работников железнодорожного транспорта. На время её отъезда она оставляла меня в нём на неделю. Таким образом, я семь дней был с ней, а семь – в садике. Я жутко ненавидел это время. Как только она уезжала, я тут же погружался в глубокую печаль и считал секунды до её возвращения из поездки. Я был очень спокойным и добрым ребёнком. Воспитатели не могли мною нарадоваться. Но вскоре жизнь изменит это навсегда, внеся свои коррективы в мой характер и образ мышления.

Приближался долгожданный выпускной из садика. Я ждал этот счастливый момент с тех пор, как моя нога переступила это ненавистное место. В предвкушении новой жизни, школьных будней, моё настроение постоянно находилось в приподнятом состоянии, чего нельзя было сказать о мамуле. Школа была обычная, и, в отличие от садика, в ней нельзя было оставаться. Нужно было срочно придумать, где меня неделю оставлять. Никто из друзей и знакомых не хотел брать на себя такую ответственность – даже за деньги. Согласилась на это старая приятельница, с которой мама познакомилась в психбольнице. Находясь в декрете, она подрабатывала там лаборанткой, а тётя Вера – санитаркой, и между ними завязались дружеские отношения. Встретив её случайно на улице, мама поделилась с ней своей проблемой, не ожидая, что та сама предложит свои услуги. Время было нелёгкое – развал Союза, безработица. Дополнительные деньги были очень даже кстати. Согласившись на её помощь, мама сделала вторую роковую ошибку в своей жизни. Первой было замужество с моим папой. Тётя Вера на вид была серьёзной женщиной.