– А ты умеешь бить посуду? – спросила ее Маша.

– А ты разве не знаешь, что к взрослым надо обращаться на вы? – посмотрела на нее Ольга.

Маша промолчала.

– Ну, если тетя Оля хочет, чтобы ты говорила ей «вы», то проблем никаких, будешь говорить ей «вы». Правда? – пришел я на помощь Маше.

Маша, очередной раз зевнув, равнодушно кивнула.

– А как ты зовешь дядю Сережу? – спросила Ольга.

– Просто Сережа, – ответила девочка.

– Мне кажется, что все эти «вы» и «дяди» слишком формально. Она как-то сразу стала мне говорить «ты», я не возражал.

– Хорошо, можешь звать меня просто Олей без тёть и на «ты», – сделала шаг к сближению Ольга. – А почему ты спросила, умею ли я бить посуду?

– Она нечаянно разбила кружку, пришлось поиграть в битье посуды, чтобы научиться бить правильно, – снова встрял в разговор я.

– Научились? – подняв брови, спросила Ольга.

– Вполне, – кивнул я.

– Борьке понравилось, – сказала Маша.

– Какому Борьке? – удивилась Ольга.

– Соседу с пятого этажа, – пояснил я.

– Ну, ты даешь, – вставая, покачала головой Ольга. Разлив чай по чашкам, она пододвинула тарелку с куском торта ближе к Маше. Та потянулась к торту, и рукав пижамы оказался в чашке с чаем.

– Ой! – сказала Маша. Ольга взяла полотенце и отжала в него край рукава.

– У тебя есть, во что ее переодеть? – спросила она меня.

Я проинспектировал мокрый рукав.

– Ничего. Не сильно промок, пока чай выпьем – высохнет.

– Он тебе мыл ручки? – спросила Ольгу Маша.

– Не поняла вопроса. Почему он должен был мыть мне руки? – удивилась та.

– Он мне сказал, что всем своим девушкам он мыл ручки. Чтобы они в него влюблялись. Мне тоже моет. Каждый день.

Ольга хмыкнула, рассмеялась, взглянула на меня, снова хмыкнула и, ничего не сказав, принялась за торт.

– Раз уж мы играем в маленьких, давай я тебя покормлю, – предложил я Маше, – пока посуда цела и все не промокли окончательно.

Девочка с готовностью открыла рот. Я взял вилку.

Когда кусочек торта оказывался у Маши во рту, глаза ее закрывались. Как в рекламе «Даниссимо». Торт был действительно вкусным.

– Пойду, покурю, – сказала Ольга, – пока идет это кормление детей и зверей.

Ольга вышла. Глаза у Маши не открывались уже и между кормлениями. Ее голова упала мне на грудь.

– Пошли спать. Вот глотни чая и пошли, – сказал я, поднося чашку к ее губам.

Маша выпила чай, так и не открыв глаз. Я отнес ее в спальню. Моего поцелуя она уже не почувствовала. Принцессы могли спокойно отдыхать до завтра.

Я вернулся на кухню. Ольга разливала вино по бокалам.

– Слушай, я какой-то джипарь подперла. Сделай милость, переставь мою тачку. Не хочу, чтобы он поднял нас завтра часов в шесть.

– Ты хочешь остаться на ночь?

– А ты нет?

– Да нам завтра в школу первый день. Мне надо ее отвести. Уроки в восемь тридцать начинаются. Чума просто. Это ж во сколько вставать надо? Я даже не считал еще.

– Ты так возишься с этим ребенком. Хочешь, я рожу тебе твоего собственного?

– Спасибо, не надо. Этот уже почти готов, осталось чуть-чуть помучиться. А свой – это с нуля. «Уа-уа» орать будет.

– Я и смотрю, как ты мучаешься. В тебе просто кладезь отцовства. Никак не ожидала такого увидеть.

– Я и сам не ожидал.

– Ну? – спросила Ольга, держась за ножку бокала. – Так мы пьем, или мне уехать?

– Давай ключи, – вздохнул я. – Только не высовывайся из комнаты, пока мы не уйдем завтра. Видишь, девочка ревнует. Чего ей лишний стресс создавать.

– Это я, блин, ревную, – зашипела Ольга, – отец-одиночка, блин! Вот ключи.

– Давай выпьем за любовь, – сказал я, сгребая ключи со стола, – а то ты дерганая сегодня какая-то.

Ольга подняла бокал.

– Вообще не понимаю, как такой эгоист, как ты, мог взять чужого ребенка на воспитание!