Я смотрел в её глаза – и понимал: я тоже этого хочу. Дом, дочь, тёплый свет в окнах. Всё с ней.

– Да, – прошептал я. – и я хочу.

Лифт остановился с лёгким толчком. Её глаза встретились с моими – темно-зелёные, сияющие предвкушением. Всё, что происходило раньше в этом вечере – смех, лёгкие прикосновения, взгляды, задержанные чуть дольше обычного – подступило к пределу. Я обнял её за талию, притянул ближе, и мы почти одновременно потянулись друг к другу.

Поцелуй был стремительным, жадным. Как будто мы оба слишком долго этого ждали. Стены лифта отразили наш жаркий вдох, звук приглушённого стона. Её пальцы скользнули по моей шее, зацепились за ворот рубашки.

Когда двери распахнулись, мы, не отрываясь друг от друга, вышли в сторону квартиры. Я помню, как она возилась с ключами, смеясь, пока я целовал её в шею. В прихожей я резко прижал её к стене лицом, и, не говоря ни слова, почувствовал, как она выгнулась ко мне навстречу. Всё произошло быстро, почти на грани – инстинктивно, остро, как вспышка. Она была вся моя, здесь и сейчас.

В спальне мы уже совсем не сдерживали себя. Свет приглушённый, только лунный отблеск через полупрозрачные шторы. Её кожа в этом свете казалась ещё более тёплой, почти светящейся. Мы двигались без слов, чувствуя друг друга на каком-то интуитивном уровне. Каждое прикосновение, каждый поворот тела был продолжением мысли, которую не нужно произносить.

Ночь стала бесконечностью. Мы терялись друг в друге, меняли ритм, позы, и снова находили взгляд, дыхание, ту точку соприкосновения, где не существовало ничего, кроме нас двоих.

Я целовал её тело медленно, жадно, словно впервые. Руки изучали каждый изгиб, каждая её реакция была как музыка. Она то стонала тихо, сдержанно, пытаясь не дать чувствам выплеснуться наружу то кричала громко словно ей больно.

Мы любили друг друга долго, в темноте, без слов. После она прижалась ко мне, положив голову мне на грудь. Впервые за долгое время я чувствовал не просто влечение – я чувствовал дом.

Мы лежали, сплетённые телами, но тишина между нами была не пустой – она дышала. С каждым вздохом Кристины я чувствовал, как она мягко растворяется в этой ночи, как открывается не только телом, но и сердцем.

Она провела пальцами по моему плечу.

– Ты ведь не просто испугался, да? Ты правда подумал, что я могла?

Я выдохнул. Тяжело.

– Не то, чтобы я верил в это. Но сомнение… оно как яд. Его капля способна отравить всё.

Она повернулась ко мне лицом. Её пальцы остановились у моей ключицы, как будто она искала точку, в которую могла бы вложить тепло.

– Мне всю жизнь приходилось доказывать, что я достойна любви. Ещё до того, как научилась любить сама. – Она усмехнулась криво.

– В детдоме никто не говорил: «Ты хорошая». Там только кричали, когда ты плачешь по ночам. Или молчали, когда ты ждёшь, что кто-то приедет за тобой.

– Крис… – Я прижал её к себе крепче.

– Прости, что я стал ещё одним, кто заставил тебя это вспоминать.

– Нет. Наоборот. Я… Я никогда никому не рассказывала об этом. Ни один мужчина не знал. Никто не спрашивал. Они хотели красивую картинку. А ты… – она улыбнулась и уткнулась лбом мне в грудь. – Ты захотел правду. Даже если она некрасивая.

Я погладил её по волосам.

– Я хочу тебя – настоящую. Не ту, что улыбается для других. Не ту, что держится. А ту, которая боится ночью. Которая плачет. Которая устала быть сильной.

Она тихо всхлипнула. Это был не плач, нет. Это был выдох боли, которую она носила годами, не зная, можно ли её выпустить наружу.

– Ты мой человек, Алекс. У меня больше никого нет. Ни родни, ни прошлого. Только ты. Только здесь и сейчас.