Зорька возвращалась домой после ночного дежурства. Во дворе стояла запряжённая в подводу лошадь. Сосед со второго этажа торопливо грузил узлы, перины и чемоданы. Вышел его сынишка с самоваром в руках.

– Пап, мамка сказала, не оставит. Забирай.

Мужчина взял самовар и указал на пионерский галстук на шее сына.

– А ну, снимай эту тряпку! Кончилось ихнее время.

Увидав Зорьку, он с издёвкой спросил:

– Ну, что, кулацкое отродье, дождались? Теперь немчуру хлебом-солью встретите? Ух, недобитки проклятые.

– А что же ты на фронт не пошёл? Не старый ещё. Защитил бы нас, – не сдержалась Зорька, проходя мимо.

– Ах, ты! Да я… – задыхался от гнева сосед. – Да я в Гражданскую…

– Знаю, знаю. На продовольственных складах пузо наедал.

– Ах, ты, тварь!

Но Зорька уже шмыгнула в подъезд, быстро пробежала вниз по ступенькам и захлопнула за собой дверь. Герасим был дома. Она бросилась к отцу:

– Ну, почему? Почему так? Почему люди такие бессердечные? Сейчас сосед опять пристал. А на улицах что творится? Магазины грабят, аптеки. Норовят урвать побольше. Кто колбасу тащит, кто водку. Враг у порога, а они бегут из города. Ну, почему?

Герасим обнял дочку.

– Эх, родная моя! Мы и не такое видали. Усё пройдёть, поверь. Вишь, как усё закипело. Вот пена и поднялась. Ты, коды бульён варишь, пену сымашь? То-то! Людишки энти и есть пена. Зато глянь, каков бульён будет. Такой, шо германец ошпарица.

– Пап, а почта была?

Герасим, пряча глаза, вздохнул. Зоря поняла, что опять письма от Семёна нет.

– Уже месяц нет весточки. Пап, неужели?..

– Не смей, доча! Шоб и мыслей таких не было! Тяжко на фронте, вот и некода писать. Нет похоронки – значит жив! Ты пиши ему. Даже ежли не получит, сердцем прочует.

Панику в Москве удалось остановить. Вновь запустили работу трамваев и метро, магазинов и предприятий. Глава Мосгорисполкома Василий Пронин обратился по радио к москвичам с речью и закончил словами: Москва была, есть и будет советской!

В ноябре немцы стояли у самого порога Москвы. Аэродромы, с которых вылетали бомбардировщики, приблизились настолько, что сигналы воздушной тревоги звучали буквально минут за пять до атаки.

Ровный и монотонный голос диктора вещал на всю улицу:

– Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!

А за окном уже нарастал тревожный гул. Герасим подхватил дежурный узел с тёплой одеждой и поторапливал детей:

– Бегом! Не копайтесь! Летять, супостаты проклятые. Мать, дверь запри!

Все выскочили во двор. По кругу, насколько хватало глаз, взметнулся забор белых столбов, прожекторы рыскали по небу. Гул перешёл в грохот. У набережной на Яузе отрывисто лаяли зенитки, им вторили спаренные пулемёты.

– Стойте! – прокричала Зорька. – До убежища не успеем. Возвращаемся. Там хоть какая-то защита.

Вернулись в свою комнатушку. В темноте пристроились к несущей стене. Где-то рядом прогремел взрыв. Тряхнуло сильно. Звякнула посуда. Годовалый Валерка захныкал на руках Варвары. Зоря кинулась к двери, Райка за ней. Мать заорала:

– Куда? Герасим, не пущай!

Дочки вырвались на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, устремились на крышу. Зорька деловито надела плотные рукавицы, лежавшие в ящике с песком, и схватила щипцы с длинными ручками, готовая бороться с зажигалками. Самолёты сбрасывали зажигательные бомбы в кассетах, которые раскрывались в воздухе и поджигали всё в радиусе 150 метров. Они не взрывались, как крупнокалиберные, а подпрыгивали, лопались и плевались зажигательной смесью во все стороны. Райка впервые оказалась во время налёта на крыше. Она задрала голову вверх. Темное небо резали белые лучи прожекторов, воздух гудел авиационными моторами, ослепительно сверкали трассы пулемётного огня. Точно град, барабанила шрапнель зенитных снарядов по крышам домов. В городе кое-где уже поднимались языки пожаров. Ей стало страшно, она прижалась к сестре. Зорька протянула ей щипцы: