– Держи! Не думай, а хватай зажигалку и сбрасывай с крыши. Пусть там догорает.

– А ты?

– Я уже наловчилась, руками справляюсь.

Над головами среди шума и разрывов просвистел пикирующий бомбардировщик.

– Райка, берегись!

Сорокакилограммовая зажигалка пробила крышу и замерла на чердаке. Зоря ринулась за ней. Райка смотрела в пролом и видела, как взорвалась бомба, расплескав горючий наполнитель во все стороны. И на сестру…

Похоронили Зорю на Преображенском кладбище. Герасим ходил чернее чёрного. Райка замкнулась, не разговаривала ни с кем, лежала на кровати, уткнувшись в подушку. Самой сильной оказалась мать. Она была убита горем, оплакивала свою кровинушку, но понимала, что на руках годовалый сынок и она должна сохранить его. Командирским голосом, которого домашние никогда не слышали от неё, Варвара приказала мужу заняться подготовкой к зиме и заготовкой дров. Райке поручила брата, чтобы был накормлен, напоен и спать уложен. Сама отправилась на рынок, прицениться, что по чём.

Вернулась домой к вечеру. Валерка мирно сопел на кровати, Райка домывала пол в комнате. Увидев мать, она вытерла руки и прильнула к ней. Варвара погладила дочь по голове.

– Поплачь, родная, поплачь.

По её щеке скатилась горькая слеза.

– Не держи в себе. Слёзы, они такие… Они помогут…

Райка заревела в голос, мать крепко прижимала её к себе.

– Плачь, дочка.

С улицы пришёл Герасим. В руках держал ржавую трубу.

– Смори, мать, чё нашёл. Дымоход будет. Теперя печурку сложу.

Варвара махнула рукой, увела Райку в отгороженный угол и усадила на кровать. Подложила подушку под спину. На простыне остался треугольник серой бумаги – единственное письмо Семёна. Варвара тяжело вздохнула. Райка взяла в руки письмо, посмотрела на мать и прошептала:

– А Семён так и не узнает, что случилось. Может быть, и его уже нет…

– Да что ты говоришь? Зорюшка наша веру не теряла. Так и твердила, что не погиб. Может раненый, может в плен попал, но живой. И ты верь. Ты напиши ему. Пусть знает, что его ждут. Только про Зорю не пиши, не надо. Вернётся с фронта, тогда всё и узнает. А сейчас не надо. Пусть воюет.

И Райка писала. Писала по-детски наивно. Вспоминала о том, что в Москве 7 ноября на Красной площади прошёл парад, что началось контрнаступление и фашистов отогнали от столицы. Рассказывала, как отец сложил маленькую печурку, а дымоход вывел в окно, что жизнь в Москве не замирает, даже показывают новый фильм с Ладыниной в главной роли со смешным названием «Свинарка и пастух». В зоопарке работает «Уголок Дурова», а накануне Нового года в магазине Зоокомбината продавали волнистых попугайчиков, таких симпатичных. В центре на площадях и бульварах продавали новогодние ёлки, а на рынке подешевела картошка и на карточки к празднику выдавали пшено, селёдку и даже мясо. Но все её письма возвратились обратно с пометкой «Доставить невозможно».

* * *

Весной советское наступление остановилось. Врага отбросили от Москвы на 100—250 километров. В конце апреля партизанский отряд, в котором всю зиму воевал Семён, с боем вышел с оккупированной территории в расположение частей Западного фронта. Всех подлежавших мобилизации отправили в Москву, где формировали пополнение для фронта. Семён отправлялся на Воронежский фронт в составе 12-ой истребительной бригады. Он ходил за командиром и просил разрешения отлучиться на пару часов.

– Товарищ капитан, мне только повидаться с любимой и тут же вернусь. Более полугода не виделись. Ни писем, ни весточки. Уже и похоронили, наверное.

– Крюков, как же ты мне надоел уже!

Капитан посмотрел на часы.

– Ладно, беги! Только помни, к шести часам не появишься – дезертир. Не обессудь.