– Батяня, готово! – утирая губы, промолвил сын.

В избе все притихли, и только где-то в углу за печкой раздавалась тревожная песнь сверчка. Варвара сняла со стены старую потемневшую икону и сунула в узел.

Герасим прижал к груди Зорьку с Райкой.

– Ну, присядем на дорожку.

Все расселись по лавкам. Варвара утирала слёзы платком и безостановочно шептала молитву. Герасим поднялся.

– Пора.

Он обнял жену, утер ей слёзы.

– Не горюй, мать! Люди добрые не дадут пропасть. А про меня сказывай, во Мценск отправился, по делам, скоро вернётся. Усё, пошли…

Только спустя два года Герасиму удалось привезти семью в тесную комнатушку в полуподвальном помещении, пропахшую кожей и сапожным клеем. Сашка к тому времени уже подался на Север за длинным рублём и ни слуху, ни весточки не подавал, а Герасим сапожничал в будке на Преображенке.

Он всё помнил…

Не глядя на Зорю, отец тихо произнёс:

– Иди, дочка! И Райку возьми. Проводите парня. На святое дело идёт. Пущай крепче бьёт проклятых супостатов.

Помолчал с минуту и добавил:

– Скажи ему, Герасим не забыл! Герасим усё помнит…

* * *

Ранним утром, лишь только солнце позолотило крыши, Зоря с Раисой выскочили из тесной комнатушки и устремились к парку «Сокольники». Дорога предстояла длинная, и они боялись опоздать. Райка едва успевала за старшей сестрой, в который раз переспрашивая про Семёна. Ей всё было интересно:

– А он тебе нравится? А ты ему? А вы уже того… целовались?

И сама заливалась ярким румянцем смущения. Зорька только отмахивалась от сестры. Она была уже там, рядом с любимым. Только бы успеть, только бы увидеть!

Миновали Лучевой просек, пересекли железнодорожные пути – и вот она, Малая Московская. Высокое кирпичное здание было видно издалека. К нему с обеих сторон тянулись люди. Зорька запаниковала: столько людей, вдруг не найдёт. Оставила сестрёнку на углу школы, а сама пошла челноком сквозь толпу, запрудившую школьный двор. Она крутила головой по сторонам, искала взглядом синюю милицейскую фуражку. Прошла по двору раз, другой. Сердце бешено колотилось в груди: «Где ты? Где ты?» С крыльца школы какой-то военный просил провожающих отойти подальше и дать место для построения. Отчаявшись, со слезами на глазах, Зорька пошла к сестре. Райка стояла с молодым человеком, он был в короткой светло-коричневой куртке на молнии с широким поясом, такие называли «хулиганка», и в брюках в тон куртке. На голове широкая кепка, в ногах вещмешок.

– Семён? Ну, конечно, он, только в штатском!

Зоря бросилась к нему, оттесняя сестрёнку в сторону. Им так много надо было успеть сказать, объяснить, они не находили слов и только глядели друг на друга. Перед неминуемой разлукой взгляды были красноречивее слов.

Они так и простояли молча, пока со школьного крыльца не раздалась команда:

– В колонну по четыре, становись!

Зашевелилась толпа, смолкла гармошка, оборвалась недопетая частушка, послышался женский плач. Зорька держалась за рукав Семёна, шла рядом и говорила:

– Сёмушка! Папка велел сказать, что всё помнит. Он ничего не забыл. Понимаешь, Сёма? Помнит. Он так и сказал – всё помню!

Словно это было самым главным сейчас. Семён прижал Зорю к груди, поцеловал в губы. За спиной сестры стояла Райка. Её широко раскрытые глаза были полны детского восторга, тревоги и слёз. Этот взгляд тронул сердце Семёна. Он ободряюще кивнул:

– Не унывай, Раюха! Вернусь с победой!

Вскинул вещмешок за спину и встал в строй. Колонна медленно тронулась со школьного двора. Семён оглядывался и искал в толпе провожавших знакомое лицо. Такое милое и знакомое лицо. Мелькнула её косынка у ворот ограды. Стараясь перекрыть голоса толпы, он закричал: