Приревновала своего жавера к какой-то шмаре, —

по части лексики Вовка был истинным сыном Урала.

Степанов неопределённо махнул рукой: «Потом!» —

в двери уже протискивалась бабушка Иди-ка-ты-на***,

отвечавшая одинаково на все вопросы и комплименты.

Это означало, что наконец-то наступило утро.

Он вышел на крыльцо, чтобы прогнать сонливость —

с неба сыпало и капало, повалил снег с дождём —

вот тебе и Восьмое марта! А он-то думал, уже весна…

На улицу выпорхнули стайкой весёлые первокурсницы,

одна из них подбежала к вахтёру и чмокнула в щёку.

– За что? – опешив, крикнул он ей, убегающей, вслед.

– За туалет, папочка! – донесся в ответ звонкий хохот.

Он вспомнил её, конечно, как такое забудешь —

это была та самая, щипавшая его вечером за бок.

«Папочке» уже месяц как исполнилось девятнадцать.

Итак, его звали Сапар Чарыев.

Сапарчик – так окликали его все вокруг —

был родом из солнечной Туркмении,

небольшого росточка, вечно весёлый,

этакий восточный человек-зажигалка —

как только Сапарчик входил в аудиторию,

его моментально окружали однокурсники,

вокруг него возникало бурление, хохот,

Чарыев был харизматичной личностью,

и преподаватели прощали ему многое.

Многое? Сапар был малообразован,

он долго прожил в вольной степи,

разбирался в конях и джигитовке,

а лезгинку танцевал просто на загляденье,

но если удалось ему когда-то закончить

хотя бы классов пять – и то хорошо,

многие школьные предметы навсегда

остались для Сапарчика загадкой.

Он был самый настоящий неофит, дикарь,

и Степанов завидовал ему – на этом чистом листе

хороший педагог мог сотворить чудеса.

С таким же успехом при другом раскладе

из Сапара мог бы выйти хороший курбаши,

вылезало иногда из него что-то басмаческое.

Они пересекались почти ежедневно,

Сапар жил в общежитии, имел большой успех

у многочисленного женского населения,

частенько посещал ресторан «Северный»,

Яростный стройотряд. Святогорье, 1984 г. Фото из архива

один раз его попросили подменить там вышибалу —

знаменитого Вадика-Карлссона,

человека с внешностью Кинг Конга,

прозванного Карлссоном за потрясающее сходство

с популярным тогда шведским хоккеистом —

даже зубы у них были выбиты одинаково.

В этот вечер Сапарчик стал легендой,

на глазах Степанова он разогнал в одиночку

дюжину обнаглевших пьяных офицеров.

Никогда тот не видел ничего подобного —

Сапарчик подсел за офицерский стол,

невозмутимо взял в руки столовые ножи

и устроил ими такие чудеса вращения,

что мороз побежал по коже от одного вида

этой безжалостной холодной круговерти.

Глаза Сапара стали бессмысленно жестокими,

опешившие офицеры трезвели прямо на глазах,

а когда Сапарчик гортанно запел в тишине

нечеловеческим, безумным и тонким голосом:

«Рээээзать будиим, всееех рэээзать будиим!»

то посетители ресторана сыпанули кто куда…

Она стала в детстве узницей концлагерей,

сидела то ли в Заксенхаузене, то ли в Бухенвальде,

в восемьдесят третьем году читала лекции,

будучи доцентом кафедры высшей математики,

а звали её Мэри Яковлевна Заглядина.

Очки, одна и та же неопределённого цвета кофта,

одна и та же мятая юбка, ехидно поджатые губы…

Кровавая Мэри – так прозвали её студенты,

которых она пачками валила на экзаменах —

была суровой и беспощадной женщиной,

пока не встретила на своём пути Сапарджона.

Чёрт дёрнул её позвать Сапара в то утро к доске!

Наверное, она хотела постебаться над ним,

слегка унизить маленького смуглого недотёпу,

поставить на место улыбчивого нахального болтуна.

– Чарыев, к доске! Пишите. Икс в квадрате… —

аудитория зашушукалась, начались смешки,

за её спиной студент сосредоточенно скрипел мелом,

но гул становился всё громче, всё сильнее.