где их, молодых мужчин, было очень немного.

Они занимали всего полтора десятка комнат,

разбросанных на пяти этажах с общими кухнями,

умывальными комнатами и туалетами,

и в женской массе местного населения

выглядели как-то весьма малосерьёзно —

этакие слоняющиеся по будуарам альфонсы.

Стипендии не хватало, все искали работу,

кто-то выгружал вагоны, кто-то таксовал —

Степанова по случаю взяли вахтёром общежития,

и то нелегально, числился Мишка, один за всех —

его потом в 90-е расстреляли на Сахалине бандюки,

не поделившие с Мишкой рыбацкий сейнер —

но запись в трудовой у Степанова всё-таки осталась.

Работа была суматошная и довольно опасная,

драки случались чуть ли не каждый день,

желающих прорваться через «вертушку»

и попробовать пряного девичьего тела

во все времена здесь было хоть отбавляй.

Дежурили с вечера до утра, потом учились —

подменяла суровая бабушка Иди-ка-ты-на***,

которую боялись даже хоккеисты местного СКА,

ходили слухи, что её выгнали из ВОХР за то,

что она шмаляла без всяких раздумий на голос

и положила таким макаром десятка два человек.

Вечером бабушка укладывала вязанье в сумочку,

говорила: «Ну, дожить вам до утра, щеглы!»

исчезала в сумерках – и вся местная братия,

накаченная до бровей спермой и винищем,

устремлялась к дверям седьмого общежития.

Через неделю Степанова знало в лицо полстудгородка,

популярней «вахтёров нархоза» тут были если только

Валерий Леонтьев или эстонский певец Яак Йоала —

вахтёр мог пустить вас в желанное «чрево Парижа»,

а мог и оставить по ту сторону тяжёлой двери.

По вечерам на вахте собирались с гитарой

все лица мужского пола – от массового набега

можно было отбиться только крепкой командой,

поэтому в случае предстоящего «прорыва»,

о котором исправно доносила вахтёрам разведка,

на «ринг» спешили проживающие борцы и боксёры.

Витя-сантехник был робким забитым работягой,

как-то на Новый Год он вышел погулять на улицу,

и в пяти метрах от крыльца нарвался на пьяных,

которые в праздничном припадке бурного веселья

воткнули Витю, как ёлочку, в огромный сугроб —

и замёрз бы сантехник в этом капкане совсем,

но тут весёлые дамы вывели под руки на крыльцо

чеченца Ширвани, и тот острым зрением горца

разглядел в темноте специфическую Витину шапочку,

была у него такая – смешная, полосатая, с кисточкой,

так вот эта кисточка и спасла Витькину жизнь,

а вот кое-какие пальцы на ногах пришлось удалить.

К тому времени, когда террорист-сантехник

решился произвести своё жуткое святотатство,

Степанов прожил в общежитии уже целых три года,

имел непонятный важный титул «предстудбытсовета»,

частенько ручкался с самим ректором института,

прекрасно знал, кто и чем дышит в общежитии,

не брезговал помогать и «падшим женщинам» —

сколько их пронеслось туда-сюда с деловым видом

через его вертушку – тоже мне, секрет Полишинеля!

Клиентов привозили им знакомые ребята-таксисты,

бибикая условным образом под окнами – и вуаля!

Сколько раз приходилось отбивать дам от хамла,

выслушивать по ночам истеричные пьяные исповеди,

укладывать спать на узкий вахтёрский диванчик —

проститутки ведь тоже люди, точно такие же, как мы.

Мораль совершенно не занимала Степанова тогда —

чертовски хотелось жить, учёба тянулась бесконечно,

но если надо было – списывали без зазрения совести,

торговали джинсами, продавали водку по ночам,

хотя если честно – больше, наверное, сами покупали.

С виду такие циничные, наглые, пошлые и развязные,

в душе все были добрыми, отзывчивыми и ранимыми.

Он совершенно не мог припомнить злых и гадких людей.

А драмы? Боже мой, какие удивительные трагедии

чуть ли не ежедневно разыгрывались на его глазах,

сколько сердец было разбито на ступенях крыльца,