Они пришли из темноты Артём Пономарёв

Темнота.

Кромешная темнота вокруг.

Откуда-то доносятся приглушенные звуки, но разобрать их невозможно. Единственное, что приходит на ум – медленная размеренная музыка.

Огромных усилий стоит просто двигать глазными яблоками. Те поворачиваются с трудом, будто старый заржавевший механизм.

Вестибулярный аппарат регистрирует мое плавное движение в пространстве.

Тело.

Его не ощутить, будто осталась одна голова, как в той повести о профессоре Доуэле, хотя я еще смутно помню, что совсем недавно, опустив глаза вниз я видел свое тело. На счёт рук – не уверен.

Движение прекращается.

Внезапно в глаза бьёт ослепительный свет, словно с меня срывают покрывало, как с клетки, внутри которой дремал попугай.

Вы, наверное, ожидаете услышать привычное беспокойное хлопанье крыльев, метания по клетке и что-то из серии: «Сам дуррррак! Кеша – умный!».

Но этого не происходит. Никакой клетки вокруг меня нет.

Глаза постепенно привыкают к свету, и я вижу. Я вижу прямо над собой чистое небо, полное огромных мерцающих звезд. Оно кажется мне очень холодным. Тут я начинаю слышать музыку. Я не ошибся, когда подумал, что это была именно она.

Музыка.

Это было что-то классическое с медленным ритмом. Не могу вспомнить. Бах? Бетховен?

Я начинаю различать голоса. Я начинаю видеть их обладателей. Вращая одними лишь глазами, я вижу вокруг себя людей. Они одеты, как на светском балу. Кавалеры в строгих костюмах придерживают за талию своих дам в роскошных вечерних платьях. Лица присутствующих скрыты карнавальными масками: красные, черные, белые с золотом, маски различных зверей – все они устремлены на меня. Чуть поодаль я замечаю оркестр в черных фраках. Это они играют. Их лица тоже скрыты масками. Масками зайцев. Помните, как у Шляпника на чаепитии?

Столы.

Я замечаю длинные столы, уставленные всевозможными закусками и выпивкой.

Вестибулярный аппарат считывает легкое покачивание, а следом до барабанных перепонок доносится шум. В нем я безошибочно узнаю шум волн. В памяти всплывает момент, когда я с родителями был на море, классе в восьмом. Волны шумели и плескались в точности так же.

Это место – палуба корабля.

На лицах всех этих дам и кавалеров появляются улыбки. Это даже приятно. Столько чести незнакомцу. И все рады меня видеть.

Это было приятно, ровно до того момента, как моя память возвращается и я понимаю, как оказался здесь.

Глаза расширяются от ужаса и начинают дрожать.

Из груди вырывается хриплый крик. Уверяю вас – это не крик восторга.

Услышав его, люди в костюмах и масках начинают громко аплодировать, и я слышу восторженный смех…

– Ну что? Идём? А то время уже, – спрашивает Марси. – Еще накраситься нужно.

– Я бы конечно и дома посидел, – отвечаю я. – Можно заказать еды и посмотреть фильм, но можем и поехать.

– Ну вот, значит ты не хочешь, – протянула Марси разочарованно.

Марси – моя девушка, с которой мы вместе где-то с начала августа. Сегодня вечером мы собирались пойти на костюмированную вечеринку в одно из злачных мест нашего небольшого города.

Вечеринка эта была в честь праздника, который у нас праздновать в общем-то не принято, но всем как-то плевать. Толпы разодетой молодежи, так или иначе начинают шататься по улицам в ночь с 31 октября на 1 ноября.

День Всех Святых! Эту часть американской культуры мы любим ничуть не меньше своей. Слишком сильное влияние оказал кинематограф на умы, как я его называю «околонашего поколения».

Так вот. На календаре было двадцать девятое октября. Обычно, все вечеринки, приуроченные к Хэллоуину, организаторы начинали проводить чуть ли не за целую неделю до самого праздника, и вряд ли они думали: «Это же ведь круто, когда вся нечисть лезет в наш мир не только одну ночь в году, а целую неделю!». Конечно, за этим скрывались обычные корыстные мотивы. Подобная схема работала и на другие праздники. Навариться на молодежи – святое дело. Но, справедливости ради, молодежь и сама была не против, даже больше – им это было необходимо.

Мы с Марс уже преодолели тот возрастной порог, когда ты просто идешь на такое мероприятие, чтобы накидаться шотами, которые, обычно идут со скидкой, а затем догнаться дешевым (потому что все деньги потрачены на вход и шоты) разбавленным донельзя пивом, чтобы потом обнимать унитаз в общественном туалете, созерцая чьи-то неаккуратные испражнения на полу.

Существовал и другой сценарий: выпиваешь сладенький коктейль и идешь на танцпол, прыгаешь там, как бандерлог, орешь, что есть мочи, а когда ощущаешь, что спирт почти покинул твое тело, пробираешься к бару, где заказываешь себе точно такой же сладенький напиток.

Нам с Марси оба этих сценария не подходили. Мы хотели просто немного развеяться, выпить по коктейлю и на людей посмотреть, вернее, не на них самих, а на то, в каких костюмах они придут. Для меня это была самая интересная часть. К тому же, мы и сами хотели нанести грим и, так сказать, прийти во всеоружии. Даже не знаю, зачем я сказал Марс, что мы можем и дома неплохо провести время. Мы планировали сходить на наш первый совместный хэллоуин куда-нибудь еще в начале октября.

– Да нет же, хочу! Еще как! – воскликнул я придав своему голосу бодрость. – Ты чего так расстроилась? Пошли, доставай свои баночки с краской!

Марси недоверчиво исподлобья взглянула на меня. Как же я обожал этот взгляд, хотя и видел его в не всегда благоприятных обстоятельствах.

– Точно? – спрашивает она.

– Всё, – картинно выхожу из себя я, – больше и слышать не хочу! Иди за баночками! Я буду первым, кого ты разукрасишь!

Она еще немного смотрит, а затем ослепительно улыбается, вскакивает на ноги. В домашних штанах и маечке она всё равно выглядит потрясающей, о чем я ей твержу постоянно.

Мы идём на кухню.

Марс прихватила из своей комнаты коробочку, в которой громыхала гуашь и еще что-то, может акрил?

Я уселся на качающийся стул.

– Мы так и не решили, кем ты будешь, – говорит она. В глазах ее пляшут веселые искры, мол, называй кого хочешь, я намалюю тебе любого монстра!

Марси и вправду могла. Она неплохо умела рисовать. Ее завораживали работы Гигера. Как-то раз ей предложили придумать и нарисовать обертку для мороженого. И что вы думаете? Пол города теперь смотрит на этот рисунок каждое лето. Я хорошо помню, как она прыгала от радости и подходила к каждому уличному холодильнику тыкая в него пальцем.

– Это я нарисовала! Это мой рисунок!

Я сидел и размышлял.

Нужен образ, а под рукой лишь черный тонкий свитер и черная с узорами бандана.

– Его, – говорю я, показывая ей экран телефона.

– О, неплохо! – радуется Марс. – Жаль только, что всего два цвета.

Она достаёт из коробочки две баночки, черную и красную и немного разбавляет краску водой.

– Теперь, постарайся не двигаться, – командует она и принимается за работу.

Я повинуюсь.

Пока она работает, я любуюсь ее чертами и борюсь с диким желанием ее поцеловать. Марси с любовью выводит каждую линию тонкой кисточкой, высунув кончик языка.