Сначала мне было очень больно, стыдно и страшно. Я боялся, что карьера моя окончена, что все смеются за спиной, или хуже того – жалеют. Ошибался. Постепенно я дорос до главного редактора, мне выделили апартаменты. Постепенно даже начал забывать свою жену, но иногда всё же воспоминания накатывали. Она снилась мне, и там нас было трое, и мы были счастливы.

Хоть письма у нас писать и не принято, с этого начинался наш роман. Я каждый день бросал маленький конвертик под дверь её комнаты, и отец жены ужасно сердился, что я такой скромный и нерешительный. Но потом, когда я пришёл сказать о своём намерении, Трёсотыч (иначе его не звали, даже его собственные жена и дети) вытащил мензурку алкоголя из своих запасов, и мы поладили. Сначала подрались, а потом поладили, но это мелочи.

В день смерти моего слабого сына мне хотелось лечь возле стены, простирающейся на многие ярусы вверх, и остаться там навсегда. Ни слова на коробочках, ни даты, ни даже имени – глупая дань прошлому, бездарной истории, которая довела нас до такого состояния существования. Мне было так тяжело, так холодно, что дальше не хотелось делать ничего. И в этот момент я прекрасно понимал жену.

Но было холодно, и людей было немало, и рабочие как-то странно на меня глазели, адаптированные к ежедневным слезам и горьким крикам. Потому я встал с земли, отряхнул грязь и ушёл, и больше ни одной капли скорби не появилось под защитными очками – клянусь здоровьем Главы.

Я подарил себя труду, защитному механизму, включаемому каждый раз при наступлении тяжёлых условий существования. Труд – это не совсем то, что называется профессией. И скоро боль успокоилась, уснула, и душа совсем перестала страдать, что свойственно всем людям творческих профессий. Хотя семьи у меня до сих пор нет, да и не будет уже никогда. Зачем мне семья, когда у меня есть редакция? Новой боли я не выдержу, поэтому незачем и пытаться».

Алекс закрывает топ. Идёт в ванную, снимает вентрешётку и прячет карту. Нужно найти другой тайник. Срочно найти… Иногда он размышляет о том, что станет с этими картами и доживут ли они до новых людей, которые придут им на смену. Зачем он вообще это делает? Зачем рискует собой, когда жизнь его хороша. Даже очень. Надо бы собрать эти карточки, и утилизировать их, уничтожить.

Надо бы, но вдруг… Звонок в дверь! Настойчивый. Сердце зашлось: то ли энергочай слишком сильный, то ли страх. Александр дышит глубоко-глубоко, чтобы привести себя в порядок. Пытается восстановить дыхание, ведь иначе – они обязательно всё поймут. И он потеряет даже призрачный шанс оправдаться. И его прах даже Стену не украсит – его просто уничтожат, как будто он никогда не существовал.

У элиты Сферы много привилегий. Вообще, конечно, в этом обществе все равны, но иные чуть-чуть равнее. И Алексу приятно, что он – из числа элиты. Можно сказать, ближе к верхушке. Например, ему поставили монитор. И он может посмотреть, кто притаился снаружи. Да, проникнуть в общий коридор нелегко, но вдруг? Вдруг кому-то захочется уничтожить главного редактора авторитетного издания?

На мониторе – высокая, массивная фигура в полицейской форме. На комбинезоне – погоны, на груди – нашивка. Слава богу, один. Значит, это случайность. Сердце бьётся ещё сильнее, а на лбу предательски выступает пот. Хотя, с другой стороны, такая реакция – нормальная при столь тесном контакте со служителями закона. Что и говорить, их все боятся.

«Чего ему?» – думает Алекс. Пытается мыслить логично, ведь без этого ему не победить. Всего один… Значит, это не проверка. Или они хотят, чтобы он расслабился? Откроешь дверь, и на тебя бросятся Стражники. С другой стороны, двери таких людей не остановят. Он делает ещё несколько глубоких вздохов и пытается держать себя в руках.