Но главное – на нём лежал клинок.

Рафаэль почувствовал в нем не просто оружие. Это было мыслью, застывшей в металле. Искривлённый, тёмный, будто сделанный из обугленного стекла, он не отражал свет – он его поглощал. Остриё загнуто, само лезвие изогнуто, как язык змеи. Ни одного шва. Ни единого признака ковки. Он словно был выращен на этом пьедестале.

Рафаэль остановился. Команда встала позади него и затаила дыхание.

– Не трогай его, – прошептал кто-то.

Рафаэль не ответил. Он шагнул вперёд и не раздумывая протянул руку. Пальцы коснулись рукояти и в тот же миг купол загудел.

Это нельзя было назвать звуком в привычном для человека смысле. Это было давление в костях, в нервах, в сознании. Низкое, как дрожание земли, как зов глубин. Рафаэль пошатнулся, но не отпустил рукоять.

Образы водопадом хлынули в его разум. Они не были визуальными, скорее это были ощущения, передаваемые через все органы чувств одновременно. Водоворот, воронка времён. Все те же знаки, похожие на письмена с Цереры, но подвижные, изменяющиеся, словно начертанные внутри жидкости. И голос. Точнее, не голос – мысль, но переданная как звук: язык без звуков, речь без слов. Рафаэль чувствовал не фразы, а приказы, запреты, надежду.

"Путь закрыт. Путь откроется."

Он стиснул пальцы ещё крепче.

Биолог крикнул что-то, но его голос звучал отдалённо, как из-под воды.

Купол откликнулся.

Потолок начал мигать мягкими, плавными огнями – в нишах, в арках, в самых тенях. Тускло, будто кто-то разжигал лампы, которые горели когда-то, миллионы лет назад.

Вдалеке словно что-то зашевелилось.

Сначала это был просто звук: тяжёлое металлическое эхо, глухое, размеренное. Потом вибрация пошла по полу, словно земля вздохнула. Рафаэль поднял глаза. За колоннами, где ещё мгновение назад была пустота, мелькнул силуэт.

Он резко выпрямился, сжимая клинок обеими руками.

Глаза его стали дикими, от вдруг пришедшей полной ясности в сознании. Он прошёл точку невозврата. Он прекрасно знал, что сделал только что. И так же прекрасно знал, что клинок – не вещь, а его пригласительный билет.

– Назад, – сказал он. – Всем назад к стене.

– Что ты сделал? – спросил Гайо.

Рафаэль взглянул на него с тенью улыбки.

– Я… постучался в дверь.

Центральный зал дрожал в своём каменном безмолвии, как натянутая струна перед разрывом. Над головой Рафаэля на колоссальном своде мерцали древние символы, бледные, как тлеющие угли. Сквозь полупрозрачные своды купола просачивался тусклый свет – возможно, отражение плазмы, клокочущей в верхних слоях атмосферы. Стены дышали, медленно, едва заметно – или это было лишь ощущение дыхания, внесённое в реальность тяжестью артефакта в руке.

Рафаэль стоял в центре зала, стискивая чёрный клинок. Его истинная форма ускользала от взгляда – он то казался прямым, то изогнутым, то почти невидимым. От него исходило вибрационное пульсирование, неуловимое ухом, но ощутимое в груди, в лёгких, в самом позвоночнике.

Позади замерла группа исследователей. Они не решались подойти – ни Гайо, ни биолог, ни связист со сканером. Все они отошли к границе купола, наблюдая сквозь появившийся дымчатый барьер, как Рафаэль ступил туда, где история переставала быть мёртвой.

– Рафаэль, отступаем, – раздался по внутренней связи вдруг прорвавшийся сквозь помехи голос Синклэйра, резкий и испуганный. – Купол фиксирует нарастающие колебания. Выключи всё, выбрасывай это чёртово лезвие и выходи. Ты нас погубишь!

Рафаэль не ответил. Он не мог. Височная кость вдруг вспыхнула болью, как будто кто-то вбил в неё иглу. Он стиснул зубы, инстинктивно сделал шаг назад, но под ногами дрогнула древняя плита, и по полу побежали тонкие нити света, вплетаясь в узоры, пробегающие вдоль колон.