Во тёмную ночь ненастную,

Через тени леса глубокие,

Предстань, хозяин страшной ночи —

Сон-Мороч да Дремотища-старик!

Ступил тихо-тихо, тяжело дыша,

За порог избушки тесовой.

Оглядел двор богатый,

Посветил над ним месяц серпом острым.

Сел в горнице тёплой уютной,

За столом дубовым крепчайшим друженьким.

Погасил дыханьем огонь полевых свечек,

Темнотой заполнил воздух густотой ночной.

Звонким смехом злодейским распустил туманы ночные,

Закружил пляску буйную дикомужную,

Будто ветер шальной сорвал покрывало осени алой.

Заплясал по избе шумливо-грохотно,

Забормотал старые сказки колдовскими заклинаниями хитрыми.

Стеночки скрипят голосом тяжким звончатым,

Струны гуслей плачут эхом грустным печальным.

Покрутил венцы ветром снежным студёным,

Засверкали свечи бледно-синим мёртвым огнём тусклым.

Взяв за руку Ведьму нашу,

Увёл её в даль загробную владений темниц своих роковых.

Остальных окунул сном вечным глубоким,

Сном непробудным».

***

Из мрака тьмы, царившей под детской кроватью, медленно появилась костистая, покрытая буграми рука с тонкими пальцами-крючьями, украшенными острыми кривыми ногтями. Пальцы тихо шарили по полу, ,ощупывали невидимые следы – здесь были чужие шаги, неизвестная опасность… Вслед за первой худой рукой, пробуя пространство вокруг себя, неуверенно выпростала другая такая же бледная, сморщенная лапа, длинные пальцы которой нервно вздрагивали, соприкасаясь с прохладной древесиной пола.

И вот уже краем глаза видно, как исподтишка из сумрачной щели медленно проступила лохматая, заросшая густыми седыми космами голова Тырты – Ведьмы-воровки детских сновидений. Ее жуткое морщинистое лицо было скрыто спутанными прядями волос, источавших запах земли и плесени. Согнувшись пополам, она робко вылезла наружу, бесшумно скользнув вперед, чутко принюхиваясь и тревожно осматриваясь кругом. Но там, где должна была находиться детская кроватка с теплым дыханием ребенка, стояла лишь сероватая пелена тумана, равнодушно скрывающая всё живое…

Тревожное сердце Тырты замерло, когда перед её глазами возник туман – знак великой опасности, неумолимого испытания для неё самой. Мгновение спустя, собрав всю свою решимость, страшилище смело ступило вперёд, оставляя прежний уют мракобесия и погружаясь в таинственный туман.

Нечисть являла собой живое воплощение кошмара – маленькая сгорбленная карга с жалкими костлявыми лапами и тонким извивающимся хвостом, будто большая крыса, выползшая из норы.

Тырта, смутившись внезапной, тревожной тишиной, осторожно поднялась на шероховатые когтистые лапы, вытянулась изящно, точно кошка-воришка, выпрашивающая любимое угощение у доброго хозяина.

Хриплым голосом, подобным скрипу ветхих ворот, Нечисть зловеще затянула свою песню, тяжело подтягиваясь вверх по кровати, приближаясь к малышу, чтобы пробудить его слезы и вновь услышать сладостное пение детского плача, наполняющего сердце Тырты радостью.

Баюн, до сих пор неподвижно наблюдавший эту мерзкую картину своими наполненными огнем глазами, бесшумно приблизился еще ближе, сверкнув саблевидными коготками, и в одно мгновение стремительно прыгнул на спину ведьмы, глубоко вонзив острые зубы в худые морщинистые шеи чудовища.

Тырта пронзительно взвизгнула, сдавленно хрипя – тело её выгнулось судорожной дугой. Зверски рванувшись вперёд, Баюн пригвоздил чудовище к постели, впиваясь стальными когтями, острыми словно ножи палача, в выступающие кости твари. Началась яростная схватка, сотрясая стены старого дома жалобным писком, похожим на истошное верещание крысы, угодившей в жестокий капкан охотника.

Но этот жуткий зверь был лишь жалким подобием настоящего хищника, не чета Коту. Оскалившись свирепо, Баюн глубоко запустил лапы в иссохшую кожу Тырты, мощно разорвал распухшее от скверны существо надвое. Кровавые ошмётки чернеющей мерзости медленно сползли на пол, оставив за собой омерзительный запах помоев.