Стенограмма отмечает, что после этой речи слышались «иронические возгласы справа». Следующим выступил докладчик гр. Капнист и пояснил: законопроект касается лиц всех сословий, а споры о праве собственности не входят в компетенцию землеустроительных комиссий, которые решают лишь «споры, вытекающие из землеустройства, и затем споры об отграничении». Левые засмеялись над таким толкованием, Кутлер заметил, что вопрос о границах между владениями-де как раз и является вопросом о праве собственности: «если границу повести сюда или повести туда, то право собственности одного лица пострадает, а другого выиграет». Шидловский так не думал: землеустроительные комиссии определяют не объем имущественных прав, а лишь их границу. Что касается объекта Положения, то он определяется не по сословному признаку, а по экономическому: речь не о крестьянах, а о мелких землевладельцах всех сословий.

Итак, напрасно Родичев пугал слушателей «остатком рабства» и «преданиями крепостного права». Возвращаясь к его первому тезису, о том, что скотина сыта не будет без правового порядка, вспомним, что подобная дискуссия была и при обсуждении закона 9 ноября. Ответная аргументация октябристов не изменилась.

Стемпковский, например, выражал удивление, как можно говорить о правах личности, если не обеспечена «самая необходимая свобода в сельскохозяйственной стране – свобода распоряжаться своим полем, свобода пахать тогда, когда я нахожу это нужным». Эту свободу ограничивает не что иное, как община, где применение любого сельскохозяйственного приема возможно лишь постановлением схода. «А что значит убедить половину схода в тех селах, которые представляют из себя 1 000 душ и более? Вот мы еще слышим защиту общины, но я слышу ее только с той стороны, где эти общины не представляют собой уродливых явлений, где эти общины представляют несколько десятков дворов; там люди еще могут о чем-нибудь сговориться, но о чем могут сговориться люди, как могут усовершенствовать свое хозяйство, если они собираются в количестве тысячи – полутора тысяч под открытым небом, и если кроме шума никто ничего не слышит. Вот при таких-то условиях хозяйничают так, как это было может быть 100 лет тому назад; пашут в Петров день и не раньше, а если до Петрова дня не было дождя, то земля остается совсем не вспаханной, между тем, как одна только своевременная вспашка, только этот один прием может совершенно свободно удвоить урожай».

Оратор привел и такой пример: в общинах делят землю именно в то время, когда нужно пахать пар под озимые, из-за чего «мы каждую почти осень видим, гг., голые поля».

С других позиций, нежели кадеты, критиковал законопроект гр. Уваров. По его мнению, закон не учитывает особенностей разных местностей. Силами «петербургской канцелярии» невозможно создать землеустроительный закон, годный для всей России. Поэтому Дума должна «наметить только общие черты», а доработка законопроекта будет производиться на местах, в земских учреждениях. Как тут не вспомнить нелепую идею местных аграрных комитетов, о которых мечтала Г. Дума I созыва! К счастью, ныне за эту мысль никто не ухватился, и лишь Шидловский заметил, что задача-то одна – избавиться от чресполосицы.

Забавно прозвучал довод Кутлера, что землеустройство даст плоды нескоро, «тогда, когда нас с вами и, может быть, наших детей уже не будет на свете». Если бы даже это было верно, то законодателю такая недальновидность все равно была бы не к лицу. «Для внуков будем работать, для России, а не для нас, а Россия вечна», – прокомментировал гр. Бобринский 2 эти слова Кутлера.