Замысловский отметил различие в правосознании города и деревни. «Чем больше городской центр, тем больше и процент оправдательных приговоров у присяжных заседателей. Помню, например, как в Виленском окружном суде присяжные заседатели вынесли в одну из сессий восемь оправдательных приговоров подряд; в меньшем центре, в Гродне, такого случая за все существование суда не бывало ни разу. Объясняется это тем, что судит городская интеллигенция, люди, которые знают о преступлениях по газетным статьям, по различным книжкам, но которые сами не испытали, что такое преступление; если у такого интеллигента вытащили из кармана кошелек, то ему от этого, в конце концов, беда не большая; эта интеллигенция не видала воочию людей, разоренных преступлениями, и вот она судит так, что оправдания идут быстрым темпом. Наоборот, на выездных сессиях, на тех сессиях, где судит крестьянское население, где судит русская деревня, которая по себе знает, что такое преступление и что такое преступник, там на всю сессию приходится 2-3 оправдательных приговора, не больше; присяжные заседатели судят чрезвычайно строго».

Результатом введения условного осуждения, по словам противников законопроекта, будет усиление в деревне самосуда. Крестьяне, не видя, что преступники наказаны, будут карать их самостоятельно.

Убедительно звучала речь волостного писаря Пахальчака. Он рассказал, что многие «честные трудящиеся люди», живущие по соседству с его местожительством, сейчас сидят в тюрьме за самосуд. В соседнем селе крестьяне после кражи учинили на сельском сходе самосуд над четырьмя заподозренными односельчанами. «Двоих отправили на тот свет, одного так исколотили, что он больше красть не будет, а четвертый забежал в камыши и таким образом избег этой участи». По мнению оратора, со введением условного осуждения крестьяне «будут считать, что в суде судят как-нибудь, оправдывают по ошибке, и оправданный возвращен в деревню. Население ожидает за каждую кражу обязательно тюремного заключения, а раз люди будут возвращаться в деревню, то на основании тех событий, о которых я имел честь доложить вам, случаев самосудов будет очень много».

Не стоит относить указания на частые случаи самосуда в деревне к полемическим преувеличениям. Эту беду члены Г. Думы отмечали не только по поводу настоящего законопроекта. При третьем чтении законопроекта о местном суде кн. Волконский 1 тоже рассказал о двух поразительных случаях деревенского самосуда. В первом случае оратору даже показывали приговор сельского схода одной из волостей Рязанской губ., заверенный печатью старосты: крестьяне единогласно постановляют предать земле своего односельчанина. Чудовищный приговор был приведен в исполнение: односельчанин был убит и предан земле. На вопрос земского начальника «Отчего же вы это сделали?» крестьяне ответили: «Что, батюшка, от поджогов житья не стало». Во втором случае, произошедшем в уезде, где жил кн. Волконский 1, «всеми уважаемые крестьяне, богатые, зажиточные, работящие», по предложению одного из них, угостившего прочих водкой, казнили своего односельчанина: «Стащили они его, как котенка, за шиворот, вытащили и едва вышли из избы, как страшный крик послышался. Что же? Ножом ему сразу проткнули и легкое, и сердце, и Бог знает еще что, и потом палками добили, а потом пришли советоваться, как быть, как бы за это не ответить, к батюшке, к помещику».

Пуришкевич предсказывал, что настоящий законопроект вызовет такой самосуд, что «пойдет на каторгу честный крестьянин, пойдет на каторгу мужик, работающий на себя, которого выведут из терпения условно освобожденные, раз и, может быть, два».