С обеих сторон признавали, что наша деревня переживает сейчас всплеск преступности. «…теперь в деревне стало жить совершенно невозможно», – говорил крестьянин Дворянинов. Того же мнения был и Министр Юстиции Щегловитов: «в деревне нашей творится нечто ужасающее. Это, гг., не новость для вас, это вы все прекрасно знаете».

Введение института условного осуждения именно теперь еще ухудшит положение, поскольку преступники будут не изолироваться, а, наоборот, возвращаться в ряды мирного населения. Сельскому населению, говорил Замысловский, «теперь и так житья нет от всевозможных преступников, а вот этими гуманными законами и та малая защита, которую оно имеет, окончательно устраняется». Дворянинов думал так же: «Ведь вы, гг., здесь ограждаетесь полицией, всевозможными слугами, а в деревне никакой охраны нет, и если всякое преступление будет сходить безнаказанно, то преступность будет еще более расти у нас».

Националист Клопотович даже полагал, что вместо уменьшения наказания следует его скорее усилить.

Защитники законопроекта возражали, что тюрьмы-то не помогают. «Но ведь строгость испытана, – говорил Щегловитов, – а однако она ничего не дает для деревни. Напротив того, разбойничество в деревнях увеличивается, а разбойничество это, между прочим, в числе причин своего возникновения знает нашу плохую, разваливающуюся тюрьму. … Достаточно нам было строгого и неуклонного применения начала непременного возмездия суда за каждое совершенное преступное деяние. Результаты этого положения мы знаем».

Условное осуждение в корне изменит положение благодаря тому, что в ряде случаев не даст начаться процессу порчи преступника тюрьмой. Этот процесс гр. Беннигсен метко охарактеризовал так: «Ведь мы, в сущности, попадаем в то положение, в котором был в басне медведь, отталкивающий бревно, висящее перед ульем. Бревно постоянно возвращается и ударяет медведя все сильнее и сильнее по лбу. То же самое получается и у нас. Мы отправляем преступника в тюрьму, где он портится, засим он совершает новое преступление, попадает в арестантские отделения, портится окончательно и уже идет и режет близких нам людей».

Между прочим, Замысловский упрекал центр Г. Думы в непоследовательности: в прошлом году октябристы голосовали за усиление наказания за конокрадство, а в этом – поддерживают ослабление уголовной репрессии в виде института условного осуждения. Ему возразили, что усиление наказания – это одно, а снисхождение к случайным преступникам – совсем другое.

Поймет ли народ? Христианские корни условного осуждения

Противники законопроекта утверждали, что народ не поймет принцип условного осуждения.

«Представьте себе, – говорил Замысловский, – положение сельского жителя, какого-нибудь крестьянина, которого обокрали, ограбили, изранили, у которого сожгли его хлеб или его лес. Он употребляет чрезвычайные усилия, чтобы найти преступника, изобличить его; тот увиливает, ссылается на всяких лжесвидетелей – алибистов; наконец, дело идет на суд. Обвинитель и все его свидетели приезжают туда, приезжает и вор, поджигатель или грабитель, и в результате что же? «Да, этот человек виновен, – говорит судья, – так как он действительно украл, так как он действительно сжег хлеб, так как он действительно покушался ограбить, но я его отпускаю на все четыре стороны и никакого наказания ему пока не будет!».

Гг., русский простой народ никогда не поймет этого закона, он всегда будет глубоко возмущен тем, что человек, которого изобличили, которым причинен в деревне огромный вред, едет с этого суда по той же дороге, тут же рядом, в соседней ближайшей таратайке с тем, кого он ограбил, сжег, обокрал».