Так началось путешествие к верховьям Сарысу, до которых предстоит сделать около 600 верст.

Измученный бессонной ночью, я оживился на восходе солнца, увидев впереди невиданное зрелище: налево от дороги светилось розовое озеро, а направо – голубое. Протер глаза – цвета остались прежними. Что за феномен!

– Калкаманский пикет!8 Соленые озера! – крикнул начальник.

На низких голых берегах белели пирамиды соли, а в стороне, повыше, чернела одинокая саманная постройка, похожая на домик. Это и был пикет Калкаман – первая почтовая станция на тракте, за которой мы привалили передохнуть и подкрепиться в часы дневного зноя.

Как объяснил начальник, различные цвета озер обязаны различной микрофауне воды. Озера славятся целебными свойствами грязей – отсюда и название «Калкаман», т. е. «Народ здоров». Каждый год их навещают десятки больных, но ныне эти озера совсем безлюдны.

Утром минули пикет Джамантуз. За нами – уже 100 верст. Едем днем и ночью. Начальник понуждает Джуматая, который гонит тройку «в хвост и в гриву» так, что я еле поспеваю.

Дорога по-прежнему пуста – никто не попадается навстречу, но степь переменила облик – это уже не равнина; она заволновалась, заиграла тенями, и телеграфные столбы то взбегают на перевалы, то ныряют в мелкосопочник.

Сколько на пути всяких приключений… да некогда записывать. Вот, к примеру, такой досадный случай. Собрались после передышки за Джамантузом смазать оси и оказалось, что нет лагушки, в которой везли полпуда дегтя. Куда девалась! Сорвалась с проволоки, на которую я подвешивал под ходок, а может, что вероятнее всего, осталась в кустах чия на остановке за Калкаманом?

– Чем будем мазать? – встревожился начальник.

– Бараньим салом… – ответил я спокойно.

Когда отъезжали, послышалось потрескивание кузова, в котором ворочался рассерженный начальник и сыпались комплименты в мой и Джуматаев адрес: «Раззявы, ротозеи, шляпы!..».

Полдень. Над головой – ни облачка. Солнце льет потоки ослепительного света. Походный термометр показывает 54° С. Измеряю на солнце, потому что редко приходится бывать в тени – в тени телег, когда едим.

Стоим в густой траве, в логу перед пикетом – Кара-Сор. Прибыли час тому назад, проделав ночной тяжелый переезд в 40 верст. Около возов – толпа ребятишек, баб и мужиков, сбежавшихся из соседнего аула (надо сказать, первого аула, который встретили по тракту). Глядят во все глаза, смеются, заглядывают под брезенты. Можно подумать, что впервые видят русских на дороге. Джуматай осаживает их, но это мало помогает. Смельчаки прорываются даже к самому начальнику, сидящему в короткой тени короба. Они ощупывают подошвы его сапог, усаженные толстыми блестящими гвоздями.

Степь совсем гористая. Перед нами в 20 верстах простирается голубовато-серый, как в дыму, гранитный гребень Баян-Аульских гор, закрывший весь мелкосопочник на юго-западе. Я испытываю чувство радости и гордости при виде настоящих гор. Это – не гранитные возвышенности Фридрихсгамма9, по которым я маршировал восемь лет тому назад в запасном батальоне!

Я набрасываю эти строчки, прислонившись к возу. Джуматай поит коней у колодца, а начальник строчит в клеенчатой тетради – «неофициальном дневнике», поглядывая, как мы справляемся с работой. Пишу в минуты передышек на привале, а то и в дороге – на возу, оттого дневник мой краток.

Только что пережили неприятную историю.

Джуматай возился с конями, а я пошел сооружать костер. Порубил черные, пропитанные дегтем концы злополучной оси, подбросил кизяку, зажег и только повернулся за водой, как позади вдруг затрещало, зашумело, загудело…