– А табакерка?

– Про табакерку дальше. Прошло много-много лет. И вдруг пронесся слух, что красный талисман Амурасана объявился на руке Султангазы – внука первого джигита Абулхайра, того самого джигита, который настиг Амурасана на Сарысу. Как попал перстень в род Султангазы, осталось тайной. Одни говорили, что Амурасан подарил рубин командиру казачьей сотни, который полюбил сестру деда Султангазы, другие же – что первый джигит Абулхайра продал совесть за драгоценный камень и пропустил Амурасана к казакам. Перстень объявился, когда хан Кенесары поднимал народ против русских, надвигавшихся с Иртышской линии, а Султангазы сделался любимцем хана. Вот тогда дед мой, кочевавший под Бугалами, и повстречался с Султангазы и угощался из его белокаменной табакерки.

Кенесары уходили в забалхашские пески, за обладателем рубина была наряжена погоня из его врагов. Султангазы бежал мимо могилы предков, где вы подняли табакерку, и спустился в лог проститься с дедами, как слышит сверху – кричат аскеры, оставшиеся на карауле. «Погоня!» Тогда он, сдернув перстень с пальца, сунул его в табакерку под насвай и бросился из лога – так рассказывал его товарищ, который остался цел. Султангазы исчез без следа. Куда девалась табакерка с перстнем? Бросил ее в могилу или сунул за голенище и потерял потом? И вот теперь…

Рассказ султана распалил мое воображение. «А вдруг на самом деле рубин внутри? Чем чёрт не шутит! Не все же – сказки!»

– Думаете, теперь нашлась?.. Ну что же, давайте вскроем,. А что окажется внутри, поделим пополам!

Я попытался еще раз поддеть крышку концом ножа – напрасно!.. Нагрел свечой наружный край линзы – не помогло. Решили разбить табакерку. Я положил ее на десятифунтовую железную балду, которой разбивали большие камни и, направив острие зубила на верхний край коробочки – нижний край придерживал аксакал, – тюкнул молотком. Видимо, я не рассчитал удара. Табакерка, хрустнув, развалилась на куски. Увы!.. Ни золота и ни рубина… Только – какое-то коричневое ноздревато-губчатое вещество на стенках, которое, когда мы соскребли ножом, даже не запахло табаком.

Султан смутился и, высунувшись из палатки и взглянув на солнце, крикнул джигитам седлать коней.

Солнце заходило за Джаман-Тагалинские порфировые сопки, ветра не было. На степи лежали непомерно вытянутые тени. Возле иноходца почтительно стояли Джуматай и «черноусый».

Когда высокий гость поднёс ногу к посеребрённому стремени, я поддержал его под левое, а «черноусый» – под правое плечо. Легко поднявшись на седло, старик тронул повод, но потом, пригнувшись к гриве Чалого, повернулся в мою сторону.

– Дайте мне на память осколок табакерки… – попросил он тихим голосом.

К ночи вернулись голодные начальник и Баймуханов, которых мы ожидали к вечеру завтрашнего дня. И тут-то мне здорово влетело за съеденные баурсаки.

Утром я рассказал о происшествиях, утаив про табакерку. Баймуханов заявил, что о султане Алтынове никто в районе не слыхал и аксакала, подобного описанному мной, никогда не видывал. Тут мне еще раз влетело за привечивание «бог знает каких людей, может быть, бандитов, которые, наконец, ограбят лагерь».

После завтрака начальник чуть-чуть отмяк и я, показав ему осколок табакерки, спросил, из какого камня она вырезана.

Начальник повертел, попробовал ножом, посмотрел на свет прозрачный край обломка.

– Монгольский пагодит! – удивился он. – Самый лучший фигурный камень в мире! Где нашли?!

И я рассказал начальнику всю историю белой табакерки, которую поведал мне Алтынов.

Сегодня свалились нежданные гостинцы.

Проезжавшие по тракту на двух подводах русские поселенцы со Спасского завода заметили палатки на Сарысу и, хотя до нас не менее 5 верст, завернули покалякать с инженерами.