Рабочие-казахи, оставшиеся не у дел, живут впроголодь, питаясь айраном14, разбавленным водой. Кумыс и хлеб – дорогое лакомство на руднике.

Кочевые казахи обеднели. Говорят, за последние 5 лет скотины стало меньше втрое против прежнего и таких богачей, как Асанбек, у которого 150 лошадей, 200 верблюдов и 5000 баранов, единицы от Павлодара до Балхаша.

Кто-то на Спасском заводе пустил по дороге слух, что два инженера едут на Успенку «пускать завод», как здесь казахи называют рудник, и к нам повалил народ просить работы.

С самого Баян-Аула меня принимают кто за инженера, а кто – за помощника инженера. И здесь на руднике казахи ходят следом и просят устроить на завод.

Полдень, зной, в тени – 36° С. Перед конторой, фронтом к югу – наш обоз из трех подвод. Прибавилась телега с упряжкой из волов, на которую погрузили походную кузницу, уголь, ворот, бадью, крепежный лес, горный инструмент. Прибавилось семеро забойщиков-казахов – самых лучших забойщиков на руднике.

Около подвод – всё население от мала до велика. Рваные халаты, грубые потрескавшиеся сапоги на войлочном подкладе, бараньи малахаи, крытые цветным ситцем, бабы в кожаных штанах, полуголые ребятишки, остромордые скелеты голодных псов…

Баймуханов вошел уже в роль охранника. Вооруженный до зубов, он гарцует на Вороном, осаживая любопытных и поправляя на себе то шашку, то винтовку, то увесистый «вессон»15.

Ждем, когда принесут взрывчатку, и тогда – в дорогу на Кайракты, вернее, в бездорогу, потому что за Успенкой нет дорог. Прощай, последний населенный пункт в степи!

Двигаемся прямым путем через Тагалы. Остановились в верховье ручья Айса, в дебрях Тагалинских гор, куда приехали глубокой ночью.

Ехали, вернее, плелись около возов со скоростью 3 версты в час. Светила яркая луна, блестели каменные ребра Тагалы, и я, пошатываясь, тянулся сзади, скидывая на ходу сны, один другого фантастичнее, один другого слаще.

Вот когда сказался на нашем транспорте 600-верстный знойный путь! Расшатались спицы в колесах телеги Джуматая, и пострадали кони от несоразмерных хомутов и дрянных седелок, купленных начальником по дешевке в Павлодаре.

После завтрака десятник с Джуматаем взялись за ремонт колес – иначе не дотянуть до Кайракты.

– Пока ремонтируемся, давайте дернем на Конус-Бай, – сказал начальник, указав на гору, под которой мы стояли. – Пожалуй, это самая высокая вершина Тагалы и самая выдающаяся гора в районе. Посмотрим с птичьего полета, что там перед пустынной параллелью, определим высоту над станом, познакомимся по дороге с горными породами, да и потренируемся перед предстоящими маршрутами. Вот вам, инженер-географ, первый практикум по географии. Забирайте компас, барометр, фотокамеру.

Баймуханов вскинул карабин, а я навесил на себя приборы. Вооружившись молотками, потянулись на гору.

По дороге встречались одни порфиры и туфовые лавы, да изредка – дайки гранит-порфиров. Впервые в жизни я шагал по конусу пусть не современного, но все же – настоящего вулкана, извергавшего откуда-то вблизи, может быть, из Конус-Бая, огненную лаву.

Чем выше поднимались, тем сильнее становился ветер, дувший с юга на горячие порфиры. Несмотря па ветер, пекло вовсю – походный термометр показывал на солнце 56° С.

На одном из выступов перед вершиной Баймуханов замер, устремившись на ребристый южный склон, подымавшийся из глубокого тальвега.

– Шшш!.. – прошипел он, осаживая высунувшегося вперед начальника, а потом

– вскинул карабин.

Я глянул на ребристый перевал и чуть не вскрикнул от неожиданности и восхищения. Над скалистой гривой, вероятно, дайкой гранит-порфира, показалась голова, украшенная запрокинутыми назад рогами, которые чуть расходились кверху.