Бобылев промолчал, поиграл желваками. Шотоев тоже умолк, он ждал, что скажет Бобылев, тот к разговору не был расположен, жидкие бесцветные брови сошлись у него на переносице, нависли над взглядом и Шотоев не выдержал, произнес:

– Трудный ты человек, Юра.

Хмыкнув, Бобылев зло сверкнул из-под бровей одним глазом, второй был прикрыт веком.

– А ты мне покажи пальцем легкого…

– Показывать нечего. Какой-нибудь Борис Брунов. Разве о нем можно сказать, что он тяжелый?

– Да. Или Клара Цеткин. – Бобылев хмыкнул вновь, и Шотоев, словно бы споткнувшись обо что-то, невольно подумал: «А не простой это мужичок, ох не простой! Над водой находится только макушка, одна пятнадцатая часть тела, все остальное, как у айсберга, в глуби спрятано. Ну-ну! Жизнь покажет, кто из нас айсбергистее!»

Поглядев в окно, Шотоев увидел то, чего не видел его собеседник, и проговорил спокойным, даже несколько отрешенным голосом, переводя разговор в иное русло:

– Смотри, какая странная штука: все деревья желтые, листва пожухла, сыпется, а одно – зеленое, живое, как весной, ни одного сухого листка.

Губы у Бобылева расплылись, уголки рта иронично поползли вниз:

– Все равно зимой все одинаково будут спать, что зеленые деревья, что желтые – обмануть природу им не удастся.

– А почему одно из всех зеленое? Все деревья желтые, а одно зеленое?

– Да на подземном ключе стоит, воду из него тянет, другим не дает… Потому и зеленое.

Через несколько минут Бобылев ушел, а Шотоев позвал к себе Пыхтина. Тот явился шумный, в хмельном настроении, хотя и не пил, с блестящими веселыми глазами, положил на макушку ладонь на манер кепки-блина, другую руку притиснул к виску:

– Ну?

– Нам надо обзаводиться машинами. Мы с Бобылевым это дело обкашляли – мнение у нас одно, общее: надо! Таксопарк у нас маловат.

– Разве я против? Я тоже так считаю.

– Вот и хорошо. Что там говорит наша разведка? Есть машины для экспроприации?

– Целых шесть.

– Со всеми исходящими данными, да? Кто водитель, сколько лет машине, какую мощность имеют движки и так далее.

– Со всеми данными, – нетерпеливо дернулся Пыхтин, – мы даже знаем, сколько каждая машины трескает бензина и может ли, как самолет, взлетать с асфальта?

– Тогда завтра на операцию! – скомандовал Шотоев, ковшиком сложил ладони, умыл ими лицо, благодаря Аллаха за то, что тот сподвигнул правоверного на умное решение, пухлые ладони гендиректора скользнули к животу, и Шотоев наклонил голову, отпуская «афганца» – не смог обойтись без чимкетского этикета и восточных условностей, Пыхтин снова приклеил к макушке широкую сильную ладонь, вторую руку привычно вскинул к виску:

– Й-йесть!

Коллегой Шотоева оказался низкорослый, с тяжело отвисшим животом армянин, у которого имелась своя мастерская по полевому ремонту и переделке автомобилей, мастерская размещалась в большом междугороднем фургоне, при случае, если товара попадало в сети много, к нему можно было прицепить второй фургон, поменьше размером, а ко второму и третий. Получался целый поезд.

Машину загоняли в фургон в одном конце города, наглухо закрывали двери трейлера и перевозили в другой конец, там из фургона по сходням спускался на землю совсем другой автомобиль – совсем иного цвета, новенький, блестящий и благоухающий, как пряник, вынутый из печи, с новыми государственными номерами, привинченными к переднему бамперу и багажнику, с перебитой маркировкой на кузове и моторе. Вдобавок ко всему нежно улыбающийся Ашот выдавал на «транспортное средство» новенький техпаспорт, имеющий, как и положено, подписи всех гаишных чинов и фиолетовую, с четким оттиском печать.