– А-а, – понимающе протянула бабка. – Ну-ну. Каждый чешет репу как умеет. Одну так одну.

– Пиво какое сегодня? «Московское», «Жигулевское», «Ячменный колос»?

– Лях его знает. Пиво и пиво. Главное, что хорошее.

Взяв в руку кружку, Пыхтин отошел в сторону, к столику, расположенному под деревом, на котором желтело несколько крупных, безжалостно содранных ветром с веток листьев. Поставил кружку на край, сгреб листья в пучок, вылил на них немногот пива. Протер стол.

– Эй, моряк! – прокричала ему бабка. – Плыви сюда, я тебе тряпку выдам.

– Я не моряк, – сказал ей Пыхтин, я – пехота, самая настоящая соляра, как нас звали в Афгане.

– Но орден-то у тебя – моряцкий.

– Почти.

– У меня таких два, – неожиданно сообщила старуха, – с войны. Я на фронте санитаркой была. На севере.

– Во флоте, – догадался Пыхтин.

– На флоте, – поправила его старуха и, хмыкнув, добавила безжалостным насмешливым тоном: – Теперь понятно без всяких очков, что ты не моряк.

– Каждому свое, тетя Валя. Ладно, давай свою тряпку.

– Держи струмент. – Старуха шлепнула на небольшой, пропитанный пивом деревянный прилавок влажную тряпку. – Не забудь вернуть.

– Как можно, тетя Валь. – Пыхтин сделал вид, что обиделся.

– Не дуйся на меня, пехтура, – мирным тоном произнесла бабка. – Орден-то где получил? В Афганистане или уже успел в Чечне побывать, там отличился?

– До Чечни не доехал, да и нужна она мне, как щуке зонтик. В Афганистане, естественно. Два года там оттрубил, от звонка до звонка. Выходил вместе с генералом Громовым…

– Ну, ясно, все, кто воевал в Афганистане – все с ним…

Разложив на столике газету, Пыхтин достал леща, помял его, чтобы получше слезала шкурка, оторвал голову, затем два пера-плавника, украшавших мясистый треугольничек внизу, тщательно обсосал их, наметил кучку отбросов – он все делал размеренно, основательно, четко, словно бы совершал заранее расписанный ритуал, который был для него священным. А он и впрямь был для него священным, ибо такое времяпрепровождение – с пивом, с рыбой, с подстеленной под кружку газеткой Пыхтин считал дорогим для себя, очень дорогим.

Это ему иногда снилось в Афганистане, и так ему там хотелось пива, что Пыхтин раза два, прячась от ребят, даже плакал.

И, прибыв с чужбины в Краснодар, он, прежде чем появиться дома и сесть за стол, плотно заставленный выпивкой и закуской, сделал остановку у пивного ларька, чтобы отвести душу… И отвел.

Минут через пятнадцать появились двое военных, оба офицеры, молодые, усы еще как следует не успели прорасти – лейтенант и старший лейтенант. Явно инженеры. Господа инженеры Пыхтину не были нужны, поэтому он даже не повернул головы в их сторону, неспешно лущил леща, сладко щурясь, обсасывал косточки, прикладывался к кружке – глотки делал мелкие, пил пиво, как хорошее вино, смакуя напиток, стараясь почувствовать его вкус. А уж как надо получать от этого удовольствие, он знал.

Офицеры же на Пыхтина внимание обратили, – все-таки человек был с боевым орденом, – постояли тихонько за своим столом, выпили по пиву и ушли.

А Пыхтин продолжал священнодействовать. Рыба, которую он сейчас разделывал, в краснодарских магазинах не водилась, да и на рынке, где можно было купить все, тоже не водилась, – была засолена очень умело, с добавлением сахара и укропа, по личному рецепту Пыхтина, и завялена по особому рецепту, в глухом темном помещении, где нет ни мух, ни тараканов, у теплых батарей с вентиляторным обдувом.

Через некоторое время на пивной площадке появился хмурый, с отдутловатым лицом майор, не глядя ни на кого, залпом опрокинул в себя пару кружек пива и спорой стелющейся походкой помчался по своим делам дальше. Майор тоже не был нужен Пыхтину, хотя майор – это ближе, теплее для Пыхтина, майор мог командовать каким-нибудь складом, а прапорщик – быть его подчиненным. Но по опыту своему Пыхтин знал, что с десятком прапорщиков договориться бывает легче, чем с одним майором.