– Какие дела могут быть со мной у такой девушки, как ты?

– Если бы вас это не интересовало, вы бы не стали ждать меня сегодня вечером.

– Гм, – отозвался он. Ей стало казаться, что этот звук составляет половину словарного запаса этого человека.

– Что касается «дела», – сказала она, – то мое заключается в перераспределении богатства.

– О, неужели? – Горький смех окрасил его слова. – Это должно что-то означать?

– Вопрос творца с острым умом, – откликнулась она. – Для некоторых из нас перераспределение богатства – это образ жизни.

Мужчина фыркнул.

– Отлично мелешь языком.

– Благодарю.

– Но, если судить по твоим словам, ты воровка.

– Гм, – хмыкнула Роза, позаимствовав его любимый звук. – Конечно, вашему богатству ничего не угрожает…

– Мне плевать на мои деньги. – Микеланджело два раза стукнул молотом по резцу. – Ну, и как же тебя зовут, девочка?

– Можете звать меня Роза.

– Роза. Ты считаешь себя очень умной. Но я знаю, почему ты здесь.

– О?

– Ты положила глаз на Медичи. – Осколки мрамора размером с большой палец посыпались на пол.

– О, Божественный оправдывает свое прозвище, – сказала Роза. – Какая прозорливость.

– Прозорливость, говоришь? Да ты не в себе. Мне следует вызвать стражу.

– Так почему не вызываете?

Он пронзительно взглянул на нее.

– Медичи дали мне эту мастерскую.

– Как мило.

– Они снабжают меня лучшими материалами. Они приходят ко мне с невероятными проектами. Они платят мне комиссионные.

– О? Я думала, вам плевать на деньги, – мягко заметила Роза.

– Все об этом знают, синьорина, – воскликнул он с ноткой горечи в голосе. – Всей своей жизнью я обязан им. Они помогли мне начать карьеру. Вытащили из безвестности. Лоренцо Медичи практически вырастил меня как собственного сына. – Он повел плечами, мощные мускулы напряглись и расслабились, и в следующее мгновение резец снова вонзился в мрамор со сверхъестественной стремительностью. – Да черт подери, – воскликнул Микеланджело. – Они даже моему ученику-идиоту подкинули работу, чтобы он подлатал эту их безобразную фреску.

Роза тут же вспомнила злость Доминика из-за картины.

– Я понимаю ваши опасения, – сказала она.

– Неужели? – спросил Микеланджело. Его молот обрушился на резец, отколов кусок мрамора размером с кулак Розы. Он грохнулся на пол, облако пыли окрасило в белый цвет подол ее юбки. – Ты понимаешь, что мы во Флоренции? Понимаешь, что этот город принадлежит Медичи? Понимаешь, что случается с теми, кто настолько глуп, чтобы перейти им дорогу?

В ее сердце вспыхнуло ледяное пламя.

– Могу я задать вам вопрос, мастер Микеланджело? – спросила она. – Если у нас есть несколько минут до того, как вы сдадите меня стражникам? – Микеланджело по-прежнему крепко сжимал в руке резец, но и не попытался воткнуть его ей в глаз, так что Роза сочла это за разрешение продолжать. – Приехав в город, я проходила мимо Палаццо Веккьо. И не могла не заметить великолепную статую. Статую Давида.

Микеланджело внимательно смотрел на девушку.

– Да.

– Вы ее создали.

– Четыре года крови и пота.

– Вам есть что вспомнить. Но вот что я хочу спросить. Что эта статуя значит для вас? – Он недоуменно уставился на нее, в его непробиваемой броне появилась первая трещина. – Жители этого города оставляют подношения у ее постамента. Цветы, сладости. Любовные письма. Письма ненависти. Они обмазывают ее грязью. Для них это не просто произведение искусства. Эта статуя значит нечто большее. И если она так много значит для простых людей, то что же она должна значить для Божественного, гения, создавшего Давида?

На лице Микеланджело застыло недовольство, его раздирали противоречия. Он молчал.