Вечером родители распили бутылку водки, и мама очень наигранно запричитала о своей плохой работе:

–Володь, там темно, там гаражи! Ты понимаешь, что мне – страшно!

Отчим угрюмо молчал. Да и чем он мог помочь, если его жена, как и он, ничего не достигла в жизни?

Мама и бабушке требовала найти ей работу, как будто она– не простая уборщица, а начальник бюро по трудоустройству. Бабушка отыскала ей место бухгалтера в продуктовом магазине, но мама побоялась туда идти, чтобы не стать материально ответственной. А ещё– в умирающей больнице на Загорянке. Но когда я спросила, когда же ей выходить на новую работу, она затрясла губами: «Ты что?! Молчи! Совсем уже!»

А я так и не поняла, что это было.

И тогда я вышла и объявила, хотя всё уже было кончено, что для меня есть хорошая работа в Москве, на Кропоткинской:

–Зарплата – три миллиона, проезд оплачивается.

Так я хотела подготовить маму, что, как поёт сейчас шансонетка Любовь Успенская: «Пришла пора, не избежать, пора тебя мне отпускать».

Разумеется, мама завизжала:

–Такие деньги просто так не платят! Кропоткинская, это очень далеко, на другом конце Москвы! Ты что, совсем ненормальная? Я с четырнадцати лет ездила в Москву, на Красносельскую, знаешь, как я уставала? Я вставала в четыре утра, я ехала в электричке одна! Там одни и те же мужики играли в карты, и я подсаживалась к ним, чтобы не было так страшно! И они мне говорили: «Зачем тебе это нужно, – ездить в такую рань в Москву?»

Действительно, зачем? Зачем маме нужно было ездить в поварское ПТУ в столице нашей Родины, когда как у нас есть своё?

В её время было модно уходить в ПТУ, и их ещё в учительских отговаривали! Зато в этом году маме дали медаль «850-летие Москвы»,– она проработала там четыре года.

А тут ещё пьяный отчим подключился, ещё хлеще:

–Там сейчас сделали пятнадцать путей! Я тебя искать не поеду!

В общем, отцы ели кислый виноград, а на губах детей – оскомина.

Хорошо, что в гости пришла наша родственница Анна Васильевна, которую мама терпеть не могла. Она всю жизнь проработала на Ярославском вокзале билетным кассиром. Я втайне надеялась, что она устроит меня к себе, но мы не были в таких отношениях, чтобы помогать друг другу.

У бедного моего отчима вызывало отвращение всё, что со мною связано. Если мне нравился какой-то фильм или музыка, он тут же начинал это ненавидеть, обгаживать, высмеивать, травить меня. Он очень любил читать газеты, – «Московский комсомолец», «Мир новостей». Я дала ему почитать «Завтра», и началась травля:

–Ты, когда на работу поедешь,– смеялся и глумился отчим, – смотри, газету в Москве купить не забудь! «Завтра»!

–Зачем она тебе нужна?– удивилась Анна.– Только нервы трепать! Там же пишут, как нами Запад играет! Чубайс, он же раньше фарцой промышлял, цветочками приторговывал после института, а сейчас– главный экономист мира!

Она вообще была очень продвинутая особа, эта Анна Васильевна, в отличие от моих прокисших родителей. У неё был прекрасный звонкий голос, сопрано, она изредка хорошо пела в компании.

…И я в который раз написала в своём дневнике: «Сегодня вечером случилось что-то страшное. Как надоели эти две пьяные сволочи! Раньше я жалела маму. Теперь ненавижу. Если сама не хочешь жить– дай жить людям!»

***

В воскресенье ко мне после долгой разлуки пришла одноклассница Лиза Лаличева. И я не могла ей не похвастаться, что попала в секту.

–Да, от этих иностранных проповедников всегда очень трудно отвязаться. Смотри, а то…

–Нет! Она такая мерзкая!

–Сейчас мерзкая, а потом… Это они по квартирам ходят. Всё к бабуле с дедулей приходили, а они у меня деревенские, семидесятилетние, ничего не помнят. У нас тоже были, но я сказала, что здесь живут православные, и они больше не ходят.