–А кто тебе пообещал? Кто тебя обязал?

Но всё-таки дала,– пепельно-серые и ядовито-голубые.

И я вспомнила, как какая-то не старая ещё женщина спросила Татьяну Ивановну:

–А есть надежда?

–Будем бороться. А то вы все думаете, что вы будете сидеть, и вам всё отдадут. Нет, вы должны ходить на заседания…

Я снова зашла в штаб,– куда ж я без него! Там теперь были очереди из пожилых женщин в разноцветных драповых пальто с меховыми воротниками и вязаных беретках. Я пожаловалась Татьяне Ивановне на трудности, и одна такая дамочка в сером пальто и серой беретке сказала доброжелательно:

–Девушка, я только что сделала ксерокс в здании суда, в комнате 211, по 2000 рублей за лист!

И я пошла в битком набитый суд, но там даже комнаты такой не было! Но, может быть, посетительница имела в виду наш старый нарсуд, который бизнес давно разорвал на клочки, и где уже давно никого не судили? В субботу Виктор Борисович отсылал всех на почту, но белокурая оператор связи крайне нелюбезно сказала мне, что аппарат сломался.

И я опять пошла к Татьяне Ивановне, которая на сей раз сидела одна. Она злобно надула свои и без того толстые, хомячьи щёки и выдала:

–Завтра я в последний раз поеду в Пушкино, но если и там ксерокс не работает, тогда хана.

–Меня за это убьют, если я отдам книжки, – по-детски призналась я.

И Захарова, как кашалот, выпустила из себя маленький фонтанчик вовсю кипящей в ней злобы:

–Я просто делаю любезность, но если не надо, то, пожалуйста, сами!

–Нет, нужно!– испугалась я.

Я пожаловалась на маму, посетовав, что в начале октября она не пустила меня на митинг.

–Ничего, я и одна хорошо съездила!– рявкнула Захарова. – Что за мать у тебя такая? Я в восемнадцать лет везде ездила одна! Вон, набирай девчонок и катайся, – что в этом Щёлкове делать! У нас ребята молодые приходят и просят: скажите, когда митинг будет! Может, тебе отец сможет помочь?

–Нет, она всех раздавила, как каток.

Летом Захарова, однако, говорила другое:

–А ты не могла бы выезжать? Вот у нас каждую первую субботу месяца выступление нашего лидера в Парламентском центре на Цветном бульваре. Надо тебя свозить…

–Это от меня не зависит.

–Маму надо слушаться,– наставительно сказала Татьяна Ивановна.

А если она ведёт меня в никуда?

А в июне она приглашала меня поехать с ней наблюдателем в Нижний Новгород за 25 000 рублей. «Я не могу…»– «Знаю, мамка не пустит!»

–Аллочка, – раздражённо, еле сдерживая себя, сказала Захарова, – уйди, пожалуйста, мне работать надо.

На улице было мрачно, голо. Как в начале 90-х. Всегда мне было тоскливо в это время, всегда одиноко.

А уж как бабки с дедками после объявления активизировались! Я хотела стать разведчиком, и мне пришлось теперь дешифровальщиком работать. Вот противный седой дед на углу у магазина:

–А где здесь пенсионный? В газете писали…

И я расшифровала, что он ищет наш штаб.

А во дворе соседнего дома – ненормально весёлая бабка, похожая за злую колдунью Бастинду, кричит играющим детям:

–Мальчики, а где здесь пенсионный?

Да они и слова-то такого не знают! И почему все зовут Общество вкладчиков так, это же неправильно!

Я же в ужасе ждала вечера: вот придёт, как всегда, бабушка, а она любит докладывать, доносить, потребует предъявить сберегательные книжки, а у меня их нет! Она уже прибегала в обед, спрашивала, где они.

И точно. Бабушка явилась с проверкой в семь вечера, зашепталась в коридоре. Она тут же ушла, и мама ворвалась с криком:

–Ты зачем это книжки взяла? Что ты лезешь, куда тебя не просят? И ты веришь? Я – не верю! Это– не твоё дело!

–Я взяла, чтобы отксерокопировать.

–Да-а? И откуда у тебя деньги?