–Это какая станция?

И все повернулись ко мне:

–Пушкино, – ответил молодой рыжевато-русый мужчина с усиками.

Это было легче,– про город Пушкино я слышала, Татьяна Ивановна постоянно моталась туда по партийным делам.

–А дальше что? – всё собирала я по кусочкам мозаику.

–Мамонтовка.

Это было ещё проще, там весь десятый класс проучилась в частной платной школе моя подруга Наташа Барсукова!

–А как до Воронка доехать? – спросила я, уже ни на что не рассчитывая.

–От Мытищ,– спокойно, как о вещи самой обыденной, ответил усач.– Ты иди сюда, что ты там-то стоишь? Вон там ход есть.

И действительно, сбоку была пристроена неудобная железная лесенка.

И я взошла на платформу, как, наверное, Афродита из пены на Кипрский берег. Впрочем, мне всегда нравилась Афина Паллада.

На мне была кожаная куртка, которую я носила уже четвёртый год, единственные широченные брюки трапецией и красивые полусапожки с чёрным искусственным мехом на высоких квадратных каблуках. Они были ровесницами куртке, их купила мне бабушка, а мама, помнится, спросила: «Ал, а ты как учишься-то? А то мы такие вещи тебе покупаем…» Не самая удачная обувь для хождения по железнодорожной насыпи. Шея туго обвязана старым коричневым платком. И опять навеяло:

Стою на полустаночке

В цветастом полушалочке,

А мимо пролетают поезда.

А рельсы-то, как водится,

У горизонта сходятся…

Мне запомнилось, что на «полустанке» было шесть человек, – четверо молодых мужчин, старый, очень противный, испитой дед и одна женщина, потерявшая облик: пропитая, прокуренная, страшная. Возможно, их было и больше, просто я перечислила тех, кого запомнила. Все они курили: усач, в приличной кожаной куртке, мой путеводитель, сидел на корточках, а их единственная «дама» со стрижкой «сэссон», в тренировочных штанах, в точно такой же мужской позе. От них шла агрессия, и я боялась их. Но кто ещё укажет мне дорогу домой?

–Мытищи, а там на Монино, Фрязево, Щёлково,– вновь сказал усатый.– Фря-зе-во. Там спросишь.

–Я с мамой поругалась и уехала,– сказала я, хотя едва их это сильно волновало.– Она меня в субботу в Москву не пустила. Так что родителей надо слушаться.

–А я когда перестал слушаться?– с издёвкой спросил усач своих друзей.– С пяти лет.

–Во, тут с родителями ругаются,– сказал тёмноволосый мужчина в старом спортивном костюме,– а тут не знаешь, куда ехать: то ли в Москву, то ли в Клязьму!

Ещё одно «инопланетное» название! Клязьма– это же наша щёлковская река!

–Во сколько ты уехала-то? – всё так же с издёвкой спросил усач.

–В 10.32.

–Что ж ты так с родителями поругалась?

Я не стала говорить, что мы почти каждый день ругались очень страшно, только я никуда не ездила, варясь в нашем жутком котле скандалов.

И все они от скуки страшно озаботились моей дальнейшей судьбой, обсуждая мои дальнейшие перспективы.

–До Мытищ она за двадцать минут доедет,– сказала всем женщина.

–А ты на автобусе. На сороковом,– уже по-братски посоветовал усатый.

–Да у меня денег нет…– стыдливо призналась я. У меня остались две синенькие сотки.

А я и не знала, что сороковой автобус ходит так далеко! Мы с Викой однажды ездили на нём в Ивантеевку.

–Нельзя от мамы уезжать без денег,– глумился противный дед,– длинный, нескладный.

–Да я что, знала, что ли?

Здесь все любили собак.

–Лайка – она с хвостом колечком? – оживлённо спросила женщина.

–Ему самому жрать нечего, а он ещё трёх собак держит!– с уважением сказал про кого-то усатый.

А я подумала: да как же такое бывает, что дома есть нечего, сейчас же не блокада! Лично мы очень много еды выбрасывали!

От Москвы прогрохотала пустая электричка. Да что ж они здесь все такие «нежилые», неживые, как в страшном фантастическом фильме!