«Час от часу не легче! – подумал Илья. – То от Яги мой род идет, то от пьяницы трехглавого! Опять же, чего это берградские богатыри тогда на дракона ополчились?… Ах, они же женщину не поделили! Ну, все ясно – высокая политика. Стало быть, им, змеям поганым, опять же, очень даже могут нравиться наши девушки. Потомки, как ни как – внучки. Может быть, их ностальгия гложет, и в смазливых мордашках они видят лики давно погибших драконесс? Поди, разберись в хитросплетениях жизни».

– Э, да ты меня совсем не слышишь! – раздалось досадливое кряхтение. – Я тут, можно сказать, горло надрываю, раскрываю перед ним тайны бытия и мироздания, а он – хлоп – и замкнулся в раковине своих глупых мыслей!

– Да врешь ты все! – тряхнул головой Илья, припоминая слова Яги о сказочном мироздании. – От Великого Медведя наши племена и пошли. Где вот у меня крылья, хвост с ядовитым жалом или язык раздвоенный, ась? Да и ростом я что-то не вышел.

– Так рассуждать, чего доброго додумаешься, что все люди вообще от обезьяны произошли. Типа: родила макака от гориллы десять неумытых ребят – те и разбежались по свету. Из вредности побрились, а некоторые – это надо же! – умылись. С тех пор, мол, и появились разные люди, племена. Те, кто совсем умытый – те белые, кто воды боялся – остались черными. А кто мылся с опаской, стали желто- и краснокожими. А что: удобная теория для тупых нацистов.

– Не нравятся мне твои сказки. – буркнул Илья. – Оставь-ка нас в покое, нам еще по делам идти, да не близко.

– Не могу я вас вот так запросто покинуть. – вздохнул болтливый невидимка. – Вы меня из столетнего плена вызволили, голодной смертью умереть не дали. Теперь я вам три службы сослужить должен. Была бы моя воля, конечно бы не стал спину гнуть ни на тебя, ни на кого другого; но, если пойду на хитрость – вновь окажусь в Камен’Дантовой пещере. Кто бы знал, как она мне обрыдла!

– Ну, дак, служи, раз должен, пес тебя раздери! – проворчал Илья. – Сколько можно тюльку травить!

– Э-э-э, – замялся голос и неуверенно чихнул, – о, мой новый повелитель! Осмелюсь смиренно заметить, что пес меня, при всем его горячем желании, повредить не сможет, а так же, что я выполняю лишь три – и не больше – желания!

И тут до Ильи дошло: это же меч с ним лясы точит. Да и кто больше-то? Кого они еще могли из пещеры вытянуть, да еще и накормить мимоходом? Тесак этот именуется Лютобором, прямо, как один из темных богов в славянской мифологии. Хотя, в последнее время Илья уже не поручился бы, что все это именно мифология, а не сказочная реальность, в которой имена у всех древние, а песни и заклятия надерганы из юмористических телепередач.

Илья придирчиво оглядел меч, вытащил его из ножен. На лезвии огромными светящимися рунами было высечено имя Лютобора, так что ошибки быть не могло: он все это говорил – клинок. У такого магического живого артефакта мощи и знаний вполне хватит, чтобы заворожить и Камен’Данта, и Зализного Вовка, и упырям глаза отвести. Вот только что мечу-то надо? Яга в губернаторы метит, а этот, поди, сразу – в императоры или, скорее, в теневые магнаты, в тайного властелина миров. Круто. Только что это за трюк с желаниями? Тоже мне меч-Хоттабыч выискался.

– Ладно, – вздохнул Илья, – знаем мы вас, искусителей, – ты всех усыпил, видимо, чтобы со мной сделку с глазу на глаз заключить. Так вот знай: душу ни закладывать, ни продавать я не намерен!

– Да на кой мне твоя душа? – обиделся Лютобор и вновь закашлялся. – Мне хозяин нужен. Воин. Бесстрашный и безжалостный. Я понимаю: рыцарство – удел тупиц и маньяков. И к тому же мне самому приятней лежать на бархате, нежели болтаться на бедре, пропахшем потом, попадать под бураны и дожди, мерзнуть и голодать, выжидая, когда же верный паладин нагонит какого-нибудь достойного его славы соперника или чудовище. Но ты меня спас и можешь пока героем не быть, потом передашь меня настоящему головорезу. Это не горит. Но кормить меня все-таки нужно. Я сам прирежу пару-тройку мерзавцев, а слава неустрашимого рубаки вся целиком достанется тебе. Такой расклад устраивает?