Через три года у них появилась малышка Джулия. Как и ее брату, от матери ей достались голубые глаза и светлые волосы, а еще веснушки – которых у Джейсона не было.

Детство у брата и сестры было счастливым. Им пошел только на пользу подразумевающий постоянное самосовершенствование образ жизни, за которым усердно следил их отец. Они начали с плавания, затем учились верховой езде и игре в теннис. Да, и конечно катались на лыжах во время зимних каникул.

Под любящим, но строгим взором родителей юный Джейсон готовился стать королем корта.

Сначала он тренировался в теннисном клубе неподалеку. Но когда он начал подавать надежды – в чем его отец ни разу даже не усомнился, – старший Гилберт стал сам каждую субботу возить своего многообещающего отпрыска в Форест-Хиллз, где с ним занимался Рикардо Лопес, бывший чемпион Уимблдона и победитель множества американских турниров. Отец внимательно наблюдал за всеми тренировками, подбадривая Джейсона и радуясь его успехам.

Гилберты не собирались прививать детям какую-либо веру. Но вскоре поняли, что даже в таком спокойном местечке, как Сайоссет, нельзя существовать отдельно от общества. Это даже хуже, чем быть… посредственностью.

Судьба подкинула им еще один козырь – неподалеку построили новую унитарную церковь. Там их приняли с радушием, хотя Гилберты, мягко говоря, нечасто посещали службу, даже по воскресеньям. Рождество они проводили на лыжном курорте, а на Пасху ездили на море. Что ж, по крайней мере, они примкнули к сообществу.

Оба родителя были достаточно умны, чтобы не пытаться воспитывать детей как «белых англо-саксонских протестантов» – в будущем это привело бы лишь к психологическим проблемам. Они говорили сыну и дочери, что их еврейское происхождение – тоненький ручеек, слившийся с могучим потоком американского общества.

Джули отправили в школу-пансион, Джейсон же решил остаться дома и учиться в школе Хокинса-Этвелла. Ему нравилось в Сайоссете, а самое главное – он не хотел упускать возможность знакомиться с девушками[8]. Наряду с теннисом, это был его любимый вид спорта, в котором, кстати, он преуспел не меньше.

Правда, учеба не слишком его увлекала. Впрочем, оценки были достаточно высокими, чтобы практически гарантировать поступление в университет, о котором мечтал и он сам, и его отец. Йель.

Причины на то были как чисто практические, так и романтические. Выпускник Йеля считался аристократом в трех ипостасях сразу: джентльмен, эрудит и вдобавок спортсмен. Одна внешность Джейсона уже говорила о том, что ему суждено там учиться.

Однако конверт, который он получил утром двенадцатого мая, оказался подозрительно легким – судя по всему, письмо было коротким. И неприятным.

В Йель его не приняли.

Оцепенение Гилбертов переросло в ярость, когда они узнали, что Тони Росон, чьи оценки были такими же, как у Джейсона, а удар слева – намного хуже, отправился в Нью-Хейвен[9].

Отец Джейсона настоял на немедленной встрече с директором школы, который и сам был выпускником Йеля.

– Мистер Трамбалл, – обратился к нему Гилберт, – как можно объяснить то, что они взяли юного Росона, но отказали моему сыну?

Седеющий педагог, попыхивая трубкой, ответил:

– Вы должны понять, мистер Гилберт, Росон – «наследник» Йеля, там учились и его дед, и его отец. А для университета это многое значит. Традиция уже глубоко укоренилась.

– Пусть так, – сказал Гилберт-старший, – но есть ли более правдоподобное объяснение тому, что такой юноша, как Джейсон – настоящий джентльмен, выдающийся спортсмен…

– Пап, ну не надо, – перебил его Джейсон, все больше смущаясь.