А водила насвистывает знакомую мелодию.

– Эй!

В зеркале заднего вида встречаемся глазами. Его губы, сложенные трубочкой, растягиваются в широкую улыбку:

– Привет, соня!

Он ещё и лыбится – уму непостижимо! Я переношу вес тела вперёд и, как орангутан, перемахиваю на следующий подлокотник… Ещё каких-то четыре ряда… Чуть-чуть…

Автобус берёт резко налево, и меня тянет вбок – на кресла.

Я заваливаюсь в дырку между спинками кресел. Выругиваюсь и головой ударяюсь о сидушку. Выползаю… Работаю ягодицами и плечами по-пластунски, в режиме дождевого червя. Волосы взъерошены, на затылке зреет шишак.

– Ты бы пристегнулся!

Я не отвечаю. Ещё три ряда… два… ай-яй-яй – снова заворот. Но на этот раз я намертво вцепился руками в кресло.

Сажусь за водилой. Пригибаю шею и ищу зелёный фон, кронштейны, студийные камеры, рельсы, на которые установили этот автобус! НО НЕТ! Всё взаправду. Из приоткрытого окна на меня дует вполне такой настоящий ветер. Пахнет цветами, летит пыльца… или что это жёлтое такое?

– Ты спал как убитый, я решил тебя не будить!

Зачем он так орёт? Я пригибаюсь к поручню и вижу, что у него в правом ухе наушник.

Ну ясно – видимо, режиссёры дают команды, что сказать и когда… Неясно только, почему настолько правдоподобные джунгли.

– УЧУ АНГЛИЙСКИЙ! АНДЭРСТЭНД? – и пальцами показывает на вставленный наушник.

Я проваливаюсь в кресло. Безнадёжно опоздал. На семейном вечере подадут не говядину, а меня на вертеле. Я же обещал! И что мне прикажете сказать? Сел на автобус до Колывани и оказался в джунглях, да? Что за оправдание пятиклашки? «Я дико извиняюсь, не сделал домашку, так как дневник съела собака»?

Ну… всё. Мне конец. Я уже представил гневное лицо матери, осуждающий взгляд отца и туповатый вид старшего братца. Впрочем, у брательника это перманентное состояние.

– Как мы сюда попали? – выдыхаю я.

– Ехали-ехали – и приехали! Ол райт?

Бляяяяяха-муха… Я опускаю на лицо влажную от пота ладошку и сквозь неё бурчу:

– Вы же говорили, в Колывань поедет автобус!

– Ну, говорил – значит, поедет.

– А КАК МЫ В ДЖУНГЛЯХ ОКАЗАЛИСЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ?! – взрываюсь я.

– Тихо-тихо, малыш, – водила ногтем подцепляет наушник и кидает его на приборную панель. – Чего раскричался-то так? Ты же сам хотел уехать, куда глаза глядят.

– Я?

– Ну.

Я, скривив лицо, смотрю на него… затем сквозь него. Мой взгляд – тупой луч пронзающего непонимания.

– Тебе напомнить?

– Нечего мне напоминать, я всё прекрасно помню! – сжимаю до побелевших костяшек поручень. – Я зашёл и отчётливо сказал про КО-ЛЫ-ВАНЬ!

– Ай хирьююю, – опять улыбка. На этот раз как у дворецкого, который вместо чаевых получил мятную жевачку. – На, смотри сам.

И, щёлкнув пальцами, он запускает внутренний проектор… Считайте склейку. Когда оператор берёт камерой резко вверх – и накладывается следующий кадр.

ТОЛЬКО ЭТО НЕ КИНО, А ЖИЗНЬ! Спецэффекты остаются в кино, но здесь, господи всемогущий… я попал в жуткий переплёт. Я бы обделался, если бы мог, но прямая кишка встала зигзагом от увиденного.

Стопка с плеском принимает заряд текилы.

Лайм, брызгая соком, щиплет губы.

Слизываю кристаллики соли.

По горлу обжигающее пойло лавиной проскальзывает в желудок.

Я закрываю глаза, запрокинув голову.

– Уффф, ябадабаду!

В клубе играет техно. Надин исполняет коронный номер. Даже отсюда, из-за барной стойки, видны капельки пота на её загорелом теле.

Она идёт крест-накрест по подиуму, и я наблюдаю, как трутся внутренние части её бёдер. Туфли на шпильках. Трусики в стразах. Задние бретельки лифчика расстёгнуты, Надин придерживает груди правой рукой. Подходит к шесту… Я наваливаюсь на барную стойку… Чёрт, локти вляпываются в липкую жижу.