В день полнолуния после полудня из-за высоких зарослей сахарного тростника показался чей-то слон. Подведя животное к нашей конторе, погонщик сообщил, что это личный слон Нондолала Оджха, которого он прислал за мной, чтобы я мог добраться до его поместья. Признаться честно, в этом не было никакой нужды – я гораздо быстрее доехал бы на своей лошади.

Делать было нечего, поэтому я взобрался на слона и отправился в дом Нондолала Оджха. Под моими ногами словно ковром расстилались зеленые верхушки деревьев, голова будто касалась неба, а где-то далеко-далеко за горизонтом, окружив лесную чащу, обрамленную гирляндой из синих гор, раскинулась волшебная страна, и я был ее жителем – божеством далекой чудесной обители богов, незримо для всех облетающим свои зеленые лесные владения, рассекая усыпанную облаками небесную синеву.

По дороге нам встретился пруд Чамта́, в котором, несмотря на конец зимы, было полно серогрудых пастушков и красноносок. Едва станет немного теплее, как все они улетят. Изредка попадались небольшие захудалые деревушки и маленькие соломенные лачуги в табачных полях, окаймленных зарослями опунции.

Когда слон вошел в деревню Шунтхия, я увидел, что по обеим сторонам дороги столпились люди, чтобы поприветствовать меня. Проехав еще немного, я оказался перед домом Нондолала.

Его поместье располагалось на большом участке земли, на котором здесь и там были раскиданы с десяток хижин с соломенной крышей и глиняными стенами. Не успел я даже заехать во двор, как послышались два пистолетных выстрела – я уже было опешил, но тут ко мне с улыбкой на лице вышел Нондолал Оджха. Поприветствовав, он проводил меня на веранду какого-то большого дома и усадил на стул из местного красного ши́шома[26], вырезанный, вероятно, деревенскими плотниками. Затем ко мне подошла девочка лет десяти-одиннадцати и поднесла блюдо, на котором лежали немного листьев бетеля и бетелевых орехов, маленькая чаша с розовым маслом и несколько фиников. Я не знал, что со всем этим делать, поэтому неловко улыбнулся, коснулся кончиком пальца чаши с розовым маслом и ласково поблагодарил девочку. Она поставила блюдо передо мной и ушла.

Пришло время обеда. И подумать не мог, что Нондолал устроит такой пышный прием: меня усадили на широкий низкий табурет и поставили передо мной большой металлический поднос, на котором мы в Бенгалии обычно подносим угощения богине Дурге в ее праздник. На подносе лежали лепешки-пу́ри размером со слоновье ухо, жареный шпинат, огуречная ра́йта, овощное рагу со свежим тамариндом, йогурт из буйволиного молока и сладкие молочные шарики пе́да. Я никогда еще не видел такого причудливого набора блюд. Двор Нондолала кишел людьми, которые пришли посмотреть на меня, словно я какое-то невиданное существо. Слышал, что все они арендовали у него землю.

Когда я начал собираться домой, чтобы вернуться до наступления сумерек, Нондолал, прощаясь, вложил в мою руку маленький мешочек со словами: «Небольшая благодарность для господина». Заглянув в него, я застыл в изумлении: внутри лежали по меньшей мере пятьдесят рупий – обычно никто никого так щедро не «благодарит», к тому же он не мой арендатор. Но и не принять эту благодарность – значит оскорбить его как домохозяина, поэтому я вытащил одну рупию и протянул ему мешочек обратно: «Купишь детям сладостей». Он попытался было настоять на своем, но, не слушая его, я взобрался на слона и отправился к себе.

На следующий день Нондолал Оджха пришел в мою контору вместе со своим старшим сыном. Я принял их со всеми почестями, но выпить со мной чай они отказались – я слышал, что брахманы-митхильцы не едят еду, приготовленную другими брахманами. После продолжительных разговоров вокруг да около Нондолал, улучив минуту, когда никто не мог нас услышать, обратился ко мне с просьбой назначить его старшего сына сборщиком налогов в Пхулкию-Бойхар.