Мне указали на стул. Как только я села, режиссер улыбнулся и заговорил:

– У вас, по-моему, крошки над губой, аж целых две.

– Ой, простите! Я просто отходила пообедать, это все бутерброд, – мне стало неловко. Про себя я даже поругала мужа с его бутербродом. Зачем я вообще его взяла?

– А с чем был бутерброд, если не секрет? – вдруг спросил режиссер.

– Ничего существенного, – его вопрос удивил меня. – Обычный: две горбушечки хлеба с майонезом, долькой помидора, поджаренным кусочком куриного филе и, естественно, листиком салата,

– улыбнулась я.

– Ммм, звучит очень аппетитно! Любите мужа? Кем он работает?

– Ну, как сказать… привыкли друг к другу, наверное. С годами, сами понимаете, любовь как-то проходит. Быт, семья, дети, проблемы – все это выходит на первый план. Он тоже актер, правда, сейчас пока сидит дома. Уж такая профессия на сегодняшний день у нас. Впрочем… бывают и небольшие подработки… Не все актеры востребованы, – ответила я и подумала, зачем он задает мне вопросы, которые не касались кастинга.

– Ну, ничего. Еще все роли впереди, – улыбнулся он и несколько приказным тоном обратился к помощнице: – Дайте ей платье!

Все, до этого молча слушавшие наш разговор, разом зашевелились.

– Пройдите, пожалуйста, за стойку и переоденьтесь, я хочу посмотреть на вас в образе, – сказал он мне.

– Да, конечно, – ответила я и, встав со стула, прошла к ожидающей меня щупленькой девушке – художнику по костюмам. Я сняла с себя вещи, после чего она помогла мне надеть платье через голову и, особо не церемонясь, так затянула на мне корсет, что у меня глаза из орбит чуть не выскочили. Несмотря на потрепанность и простоту ткани, платье было красивым, светло-голубым с небольшими рюшами и небольшим кринолином, как и подобало нарядам для низших слоев. Только знатные особы могли себе позволить платья с пышным кринолином из дорогих тканей.

– Платье вам маловато, – проговорила она полушепотом. – Ну ладно, его сегодня надевали лишь несколько актрис. Так что вам повезло! Остальные сходу не прошли… Так, надо поднять вам грудь, а то она у вас бесформенная.

– А что вы хотели, двоих родила! Не восемнадцать все-таки, – возмутилась я.

Но она не обратила внимания на мои слова и продолжала свою работу: – Вот, вставьте их, – сказала она, протянув мне две накладки.

Я подставила их, грудь сразу же поднялась. Да что там, она норовила выпрыгнуть из платья, декольте которого был уж слишком глубоким.

– Во! Уже другой вид! – также полушепотом проговорила она. – Шикардос! Идите. Едва я вышла из-за стойки, мне всучили тяжеленую корзину с яблоками. Признаться, я аж ошалела, там было, наверное, килограмм пять, как минимум. Режиссер подошел ко мне и, скрестив руки на груди, осмотрел с ног до головы:

– У вас красивая шея.

– Ой, спасибо, – засмущалась я.

– И морщинки на ней естественные, – добавил он, а потом внезапно достал из кармана маркер черного цвета и беспардонно поставил жирную точку на левой груди. Сделав шаг назад, он поднял палец вверх и сказал: – Родинка! По сюжету, у героини должна быть родинка на груди!

Я была удивлена, но не стала подавать виду.

–А теперь кричите во весь голос: «Яблоки, яблоки, спелые яблоки, покупайте яблоки»… и ходите, ходите по комнате! Представьте, Франция, восемнадцатый век, улица полная лавок, везде люди, торговцы и так далее.

– Во весь голос? – переспросила я.

– Конечно, во весь голос!

– Яблоки, яблоки, спелые яблоки, покупайте яблоки… – заголосила я.

Режиссер все это время стоял и смотрел, затем приблизился ко мне и вдруг, изменившись в лице, спросил: – Красавица, а почем яблочки? Может, угостишь? – сказал он, глядя на мою грудь и пресловутую «родинку».