Отвечать стал Долон, и колени дрожали под ним, словно ветви дерева под порывами сильного ветра:

– Гектор мой ум помрачил, надававши мне много посулов. Дивных коней с колесницей узорчато медной славного сына Пелея он мне подарить обещался, если мне удастся разведать – так же ли ваши суда стерегутся, как прежде, или же, нашей рукой укрощенные, между собою держите вы совещанье о бегстве и темною ночью стражи нести не хотите, трудом пресыщенные тяжким.

Ехидной улыбки сдержать не сумев, ответил ему Одиссей:

– Да, сердце твое, скромник Долон, как я вижу, не малых даров возжелало: коней отважного духом Пелеева сына! Те кони неукротимы. Смирять ни один из людей их не в силах, только один Ахиллес, рожденный бессмертной богиней. Вот что скажи мне теперь, и смотри, если хочешь еще пожить, отвечай откровенно: где оставил ты Гектора? Где у него боевые доспехи, где быстрые кони? Где расположена стража троянцев и где их ночлеги? Что замышляют они меж собою, – желают и дальше здесь оставаться, вблизи от судов, или в город обратно думают все возвратиться за высокие стены, уж раз укротили ахейцев?

Сын Евмеда Долон опять Одиссею откровенно ответил:

– Созвал совет многолюдный с мужами советными Гектор возле могилы, в которой божественный Ил похоронен, подальше от шума, но стражи нет такой, чтоб особенно как-то стан охраняла. Все же огни, что ты видишь, – троянские; в этом нужда им; все они бодрствуют в стане, а союзники славные Трои спят беззаботно, троянцам одним предоставив охрану, ведь поблизости нет здесь у них ни детей, ни супруг их.

– Как же союзники, вместе с троянцами спят вперемежку или отдельно от них? Расскажи поподробней о чем-нибудь необычном.

– Вот новопришлые, на правом краю спят, отдельно от прочих, это фракийцы. С ними и царь их находится, Рес, Эйонеем вскормленный, а рожденный речным богом Стримоном и Музой Каллиопой или, может, Эвтерпой. Видел его я коней, прекраснейших видом. Снега белее они, быстротою же ветру подобны; золотом и серебром колесница богатая блещет; сам же он прибыл сюда в золотых, богатых доспехах, дивных для взора, которых не людям, подверженным смерти, больше всего подобало б носить, а бессмертным богам лишь. Вот и все, что необычного я знаю… Ну, а теперь меня отведите к кораблям быстролетным или свяжите и в узах жестоких на месте оставьте, чтобы, сюда воротившись, вы знали, что все сказанное мной вам чистая правда.

С неприязнью взглянув на него, Диомед ответил брезгливо:

– Напрасных дум о спасении, не влагай в свое сердце Долон, раз уж ты нам в руки попался, – хоть вести твои и полезны. Если тебе мы свободу дадим и отпустим, позже, наверно, опять ты придешь к кораблям нашим быстрым, чтобы разведать о нас либо с нами открыто сразиться. Если ж, рукою моею сраженный, свой дух ты испустишь, то никогда уже больше бедой никакой для ахейцев не будешь.

Евмеид мускулистой рукой за колени Тидида схватился, а другую воздел к его подбородку, собираясь молить. Но мечом быстро Диомед размахнулся, прямо по шее ударил и рассек все жилы и позвонки. В пыль голова покатилась так, что казалось, будто еще что-то бормотать продолжала.

Сняли с головы сына Евмеда хорьковую шапку герои, волчью шкуру забрали, копье и лук изогнутый. Все это поднял высоко Афине Добытчице к небу Одиссей и, взмолившись, пылко воскликнул:

– Возрадуйся жертве, Афина! Тебе мы всегда на Олимпе первой меж всеми дары принесем! Но еще, о милостивая богиня, нас проводи безопасно до фракийских мужей с царем Ресом, к их белоснежным коням и ночлегу!