Она идёт впереди, я следом, соблюдаю дистанцию. Пальцы с трудом расцепляю. Ловлю на себе её взгляд, брошенный украдкой.

— Ты изменился, — говорит тихо.

От её голоска мурашки по коже бегут.

Все говорят, что это наваждение, болезнь. А мне кажется, что затянувшаяся влюблённость. Самая настоящая любовь. И с возрастом она только крепче стала. Они говорят, что болезнь прогрессирует, а я верю, что врачи тоже имеют право на ошибки. Так вот, в моём случае все ошибаются. И если я сейчас смогу выдержать, то у нас с Любой будет полноценная пара.

А выдержать сложно, взгляд так и цепляется за грудь под одеждой. Лифчик тонкий, рельефом видны соски. Вот кто ей разрешил так одеваться?! Она не в курсе, что это дико возбуждает?

Что там говорили? Смотреть не на грудь, а в глаза?

Попробуй, когда так девчонку хочется.

И темные дворы, и тусклый свет дальних фонарей, и тишина в безлюдности… Я взбудоражен. Я сильнее… Сейчас так легко подавить её сопротивление…

— Любава, — шепчу, почти задыхаясь. — Ты бы не ходила по тёмным переулкам.

— Да я случайно.

Обманщица. Постоянно поздно вечером одна ходит.

Идём, молчим. Как парочка влюблённая, смотрим друг на друга и тут же отворачиваемся.

 Эти взгляды можно считать взаимностью? Улыбку нежную на её личике можно трактовать, как согласие?

Не на секс, конечно, хотя бы на номер телефона. Но я от первого бы прямо сейчас не отказался.

Не думал, что охота на девушку такая тяжёлая. Вроде чего ещё надо, а надо. Терпеть. Слаще будет награда.

— В посёлок ездишь? — спрашивает Любава, и мне хорошо на душе. Отлично, что не мне разговор заводить. Я не специалист на девичьи темы. Я обычно прямым текстом, с “матовым” покрытием и, в основном, с мужиками.

— Да. У меня бабка умерла, квартира осталась.

— Сочувствую.

— Нормально всё. Возраст. Она же деда Валеры старше. А ты дом оформила на себя? — теперь можно и посмотреть на её профиль.

Она мне кажется идеальной. Всё в ней нравится, всё привлекает. И меня пугает, что подъезд её дома замаячил впереди и придётся расстаться.

Я не могу!

Я не хочу!

Мне нужно быть с ней.

— Да, оформила, но куда его, не знаю. Продать, так в городе только комнату на эти деньги купишь.

— Не думала в посёлок вернуться жить? — достаю из спортивной куртки бумажку со своим номером телефона. Требовать нельзя. Нужно ей самой дать выбор.

— И кем я там работать буду? Учительницей рисования?

— Пирожные продавать…

Она на меня таким взглядом посмотрела, что я остановился.

— Откуда ты знаешь? — шепчет она, с подозрением прищурив свои небесной красоты глаза.

— Разве не так твоя страница в соцсети называется? — наигранно удивляюсь я.

Люба молчит, внимательно, пристально смотрит мне в лицо. Решает, нужно ли продолжать разговор, или я не изменился.

— Да.

Нелегко ей. Понимаю, такое пережить и вновь довериться почти невозможно. А я — Штирлиц, как никогда близок к провалу.

Я в руки ей кладу бумажку со своим номером телефона.

— Ясно. Ты подготовился. Это были твои друзья? — кидает мне с вызовом Люба.

— Нет, — я начинаю отходить от неё, опять руки за спину прячу, чтобы ещё больше не пугать. — Я своих друзей не бью. Зря ты так.

Я отворачиваюсь и ухожу. Она не останавливает. Нужно что-то ещё сказать. Поворачиваюсь, а дверь в подъезд захлопывается, скрывая за собой мою девушку.

Надо дальше жить… Дальше думать, как с ней встретиться. Теперь я просто подойду к Лёшке Васину и поговорю через него с единственной близкой подругой Любы. Я с Леськой перетру за жизнь и попрошу помощи. Иначе мне никак… Никак…

Я сжимаю кулаки до боли, до побелевших костяшек. Отпускаю…

Трясущимися пальцами набираю номер психиатра Павла Олеговича. Это знакомые. Не чужие люди, они мне помогают.