Но лес вокруг был странным. Деревья стояли плотной стеной, их стволы были толстыми, морщинистыми, покрытыми не корой, а чем-то похожим на грубую, серую, слоновью кожу. Ветви переплетались над головой, образуя почти сплошной купол, сквозь который едва пробивался лунный свет. И по мере того, как она танцевала, ей стало казаться, что деревья наблюдают за ней. Не просто стоят, а смотрят. Пристально.

Она замедлила вращение, вглядываясь в темноту между стволами. И увидела. На одном из деревьев, там, где должны были быть узлы и наросты коры, проступило лицо. Лицо Майкла. Спокойное, непроницаемое, с теми самыми пустыми глазами. Она отшатнулась, сердце замерло, но посмотрела на соседнее дерево – и там было его лицо. И на следующем. Десятки, сотни лиц Майкла смотрели на неё из древесной плоти, их взгляды были неподвижными, оценивающими, лишенными всякой эмоции. Лес ожил, превратившись в многоликое, неподвижное подобие её мужа.

А потом они зашептали. Шёпот шел отовсюду – от стволов, от листьев, от земли под ногами. Он сливался в один монотонный, убаюкивающий гул, тот самый, который Лили слышала из стены. Но теперь слова были различимы, хотя и звучали странно, отстраненно, словно механическая запись.

– Скоро, Эмили, – шептали деревья-Майклы. – Скоро все будут в безопасности. Здесь. Внутри.

Внутри. Слово отозвалось в ней ледяным ужасом. Безопасность. Какую безопасность он имел в виду? Здесь, в этом темном, живом, смотрящем лесу? Внутри чего?

Она попыталась бежать. Но легкость исчезла. Ноги вдруг стали тяжелыми, ватными, непослушными. Мох под ногами превратился в вязкую, засасывающую трясину. Земля тянула её вниз, обвивала щиколотки холодными, сильными пальцами корней. Она закричала, но крик застрял в горле, превратившись в беззвучный хрип. Деревья-Майклы смыкались вокруг неё, их лица приближались, шепот становился громче, настойчивее, заполняя все пространство: «Внутри… Безопасность… Внутри… Глубже…»

Она проснулась от собственного сдавленного всхлипа, сердце бешено колотилось в груди, ночная рубашка прилипла к телу от холодного пота. В комнате было тихо и темно. Рядом мерно дышал Майкл – он вернулся из кабинета незаметно, как всегда в последнее время. Его лицо в полумраке казалось спокойным, почти безмятежным. Но Эмили теперь знала – или боялась, что знает – что скрывается за этим спокойствием. Сон не был просто игрой воображения. Он был отражением, искаженным, гротескным, но правдивым, того ужаса, который пустил корни в её душе. Образ леса, деревьев с лицом мужа, обещание безопасности, которое звучало как смертный приговор, обещание убежища внутри земли – все это было слишком похоже на его странные намеки, на его апокалиптическую одержимость, на грязь под его ногтями. Сон не принес забвения, он лишь подтвердил её самые страшные опасения, оставив после себя привкус земли во рту.

Часть 9

После того сна Эмили проснулась с ощущением не просто страха, а глубокого, экзистенциального холода, проникшего до самых костей. Сон развеялся, но его послевкусие осталось – липкое, тревожное, как ил на дне пересохшей реки. Она посмотрела на спящего рядом Майкла. Его лицо в предрассветных сумерках казалось маской – спокойной, непроницаемой, скрывающей неведомые глубины и темные замыслы. Кто он теперь, этот человек, с которым она прожила почти двадцать лет? Муж? Отец её ребенка? Или незнакомец, одержимый темными идеями, копающий тайные ходы под самым фундаментом их общей жизни?

В последующие дни это ощущение раздвоенности, подмены, стало почти невыносимым. Майкл был физически рядом – завтракал с ними, уезжал на работу, возвращался вечером, сидел в своем кресле с газетой или перед темным экраном телевизора. Но его присутствие стало почти неощутимым, фантомным. Он был здесь, но одновременно его как будто и не было. Его взгляд скользил по лицам Эмили и Лили, не задерживаясь, не видя их по-настоящему. Он отвечал на вопросы, но его ответы были автоматическими, как у запрограммированного робота, лишенными тепла или личного участия. Он двигался по дому тихо, почти бесшумно, как призрак, застрявший между мирами.