– А как ты думаешь? – и Галина поспешила в коридор, прикрыв за собой дверь к Ане. В голове крутилась какая-то назойливая мысль, но Галина не успела ее додумать.

Вечером она читала Ванечке, лежавшем поверх одеяла в любимой штопанной-перештопанной пижаме, которая была ему мала и которую он не давал выбросить, потому что ее купила мама.

– Бабушка, можно тебя спросить?

– Конечно, милый.

– Почему Жанна сказала, что ты мне ненастоящая бабушка?

Галина почувствовала, как щеки начинают гореть, хорошо, что лампа светит на книгу, а не ей на лицо.

– Потому что, – она попыталась унять дрожь в голосе, – потому что некоторые люди, когда боятся чего-то, то начинают говорить и делать всякие гадости.

– А чего она боится? – допытывался Ванечка.

– Что твой папа любит твою маму.

– Что он поцелует ее, и она проснется?

– И Жанна останется у разбитого корыта, – и Галина щелкнула Ванечку по носу.

– И мы снова будем жить втроем, как раньше? Мама, папа и я? А ты будешь приходить к нам в гости? – и Ванечка обнял ее за шею.

– Ну все, все, милый, давай-ка уже спи.

– Бабушка, а что, если мама не проснется? – и Ванечка вдруг заплакал. Галина прижала его и тоже заплакала.

– Мы будет ждать и надеяться. Я буду рядом, милый. Всегда буду заботиться о вас с мамой.

Галина гладила Ванечку по голове, пока он не успокоился и не уснул, и представила его подростком с ломающимся голосом, который все реже забегает к матери в комнату и уже устал надеяться, что она очнется.

Интересно, почему его голос со временем так мало изменился. Я слышу и вспоминаю, как он козу бодатую мне в детстве делал. Ни тембр почти не изменился, ни интонация эта, «как бы чего не вышло», немного заискивающая даже. А коза бодатая мне нравилась, вернее, не коза, а то, что папа меня потом хватал под мышки и подкидывал, и обнимал, и шептал на ухо, что я его самый любимый котя. И я ему отвечала, что котя хочет мороженого. И мы покупали мороженое у тетечки в белом халате и колпаке. И я фантазировала, что это докторша, и вообще все доктора такие, добрые и угощают мороженым. И мама тоже, она ведь доктор.

– Боря, чего ты молчишь?

– Ну, Галя…

– Что «Ну, Галя»? Трудно тебе, что ли?

– Ну, я как будто сам с собой разговариваю.

– А чего ты шепчешь тогда, если как будто сам с собой? Это же твоя дочь все-таки.

– Дочь, дочь. Ну она лежит, как бревно.

– Боря!

– Боря, Боря. А что, нет? Ноль реакции. Слышит она что-то или нет, как понять?

– А не надо ничего понимать. Ты представь, что слышит и все понимает. И вообще, чтобы Анечка вышла из комы побыстрее, надо с ней разговаривать почаще, держать за руку. Сам ты бревно.

– Ну, Галь. Ты думаешь, я не хочу что ли, чтобы Аня выздоровела? Побыстрее бы. Можно было бы нам на дачу вернуться уже.

– Ну все, все, иди уже давай за хлебом, болтаешь не по делу.

Я уже не слушала. И как они до сих пор не разошлись. По любому поводу препираются. Когда я с Ванечкой поселилась у них, все время спорили, когда ему гулять, спать, есть. Меня даже не спрашивали. Я и не лезла. Мне просто нужно было замедлиться и прийти в себя. Дрыхла до обеда. Стала на свидания к Антону бегать. Даже собралась в театр вернуться, хоть на один выход в месяц. А потом Галина предложила оставить Ванечку им. Оставить им. Как это? Потому что я плохая мать? Интересно, маме она тоже предлагала меня отдать ей? Я не стала разбираться, собралась и ушла, с Ванечкой, обратно к Антону. И снова не могла заставить себя с ней разговаривать. Как это возможно – предложить отказаться от своего ребенка, да еще таким елейным тоном.

Вот она так всегда. Всегда как бы с самыми лучшими намерениями. Не знаю, может, я придираюсь. Она просто случайно оказывается не в том месте и не в то время, и происходит что-то плохое, а она ни при чем. Как тогда, на нашей с Антоном свадьбе. Мне так хотелось поверить, что можно начать все сначала. Я позвала папу. Я надеялась, придет мама. Как-то узнает и придет. Я даже спросила папу, не в курсе ли он, что с мамой. Он ответил как-то уклончиво, не глядя на меня, мол что-то где-то от кого-то слышал. Я подумала тогда, что, наверное, они общаются, может быть, они снова общаются. Мама придет на свадьбу, мы обнимемся и будем оплакивать нашу разлуку и наши обиды, у меня потечет тушь, мама скажет «ну вот, что за невеста», а я засмеюсь от счастья. А Галину я не позвала. Ну и пусть обидится. Но Галина пришла, с папой. Папа, мямля, не смог не взять ее. Она улыбалась и показывала папе, куда поставить большую коробку. Суетилась, старалась помочь. Меня это раздражало, я уговаривала себя не портить самой себе свадьбу. Пока мы ждали приглашения в основной зал, я вертела головой и искала знакомое лицо. Рядом толпились гости пары, которая должна была регистрироваться после нас. Невеста, похоже, была уже навеселе. Жених оправдывался, что Люсенька очень нервничала, и он дал ей коньячку.