С началом учебного года вернулись в город. Роберт учился в другой школе. Поэтому на время уроков Владлена была только ее, Галина. Разве что иногда сидела неподвижно, уставившись в окно. А после уроков Роберт был всегда на посту, ждал Владлену возле школьной калитки. Первое время Владлена, уходя с ним, поворачивалась к Гале и виновато улыбалась. Потом стала просто кидать «пока» и ни на кого, кроме Роберта, уже не смотрела.

По вечерам девочки, как и раньше, делали вместе уроки. И так же, как раньше, спали в кухне на матрасе. Только куда-то пропали задушевные разговоры. Галя боялась спросить, боялась услышать, что она больше не нужна. Сама Владлена ничего не рассказывала, как будто охраняла то, что принадлежало только ей. Галя лежала без сна, вдыхала какой-то новый, незнакомый, запретный запах. Она надеялась. Ждала. И дождалась.

Я просыпаюсь среди ночи. Или это уже не ночь? В общем, я просыпаюсь, какое-то время уходит на то, чтобы вспомнить, что я овощ. По крайней мере, внешне я, вероятно, именно так и выгляжу. И когда я об этом вспоминаю, мне хочется выть и рвать на себе волосы, в прямом смысле. Но я не могу. Ни выть, ни рвать. Вообще ничего. Только говорить сама с собой, пытаться вспомнить, метаться от безысходности. Тоже, конечно, только мысленно. Может, мне все это только кажется. Может, я сейчас проснусь. Я просыпаюсь. Упираюсь в темную стену. И только живые голоса вытаскивают меня из моего небытия.

– Мамочка, мамочка, – Ванечка плюхается на кровать и прижимается ко мне. Галина постоянно ругает его за это. Хорошо, что ее нет рядом и он будет обнимать меня, сколько захочет. Его волосы щекочут мой подбородок. Ткань на моей груди становится мокрой. Интересно, это футболка? Вряд ли, ее, наверное, неудобно надевать. Я чувствую, как Ванечка мелко вздрагивает. Боже мой, он плачет.

– Она сказала, – слезы душат его, – она сказала, что бабушка мне не бабушка. Это же неправда?

Кто сказал?

– Она противная, противная. Зачем папа, вообще, привел ее?

Э, Антон завел себе подружку. Или жену? Быстро же он. Быстро? А сколько вообще прошло времени с… С чего? Какая же каша в голове.

– Мамочка, просыпайся побыстрее и выгони эту Жанну.

Жанна, значит. Конечно, проснусь, родной. А если нет? От этой мысли затылок сковывает, и мурашки бегут по позвоночнику. Мурашки – это же, наверное, хорошо?

Ванечка куда-то убегает. Я слышу, как он что-то волочет по полу. Какой-то незнакомый женский голос догоняет Ванечку с наставлениями, чтобы с уроками дождался бабушку. Он отвечает: «Хорошо, тетя Люда». Какая-то тетя Люда еще. Где я, вообще? Шуршание, скрип, еще какие-то звуки, я не могу понять, что происходит.

– Мамочка, нам сегодня задали только математику. Страница пятьдесят девять, упражнение два. Фу, задача.

Математика, уроки. Он школьник. Школьник. Сколько же я вот так. Он без меня, без меня. С кем? С Антоном, с этой Жанной? С Галиной? Если б могла, расхерачила бы что-нибудь. Сейчас бы поплакать. Или покричать. Мой хороший, мой родной. Я так виновата перед тобой. Я так ждала тебя. Семь лет. Я помню тот день, когда решила бросить театр и родить ребенка. Ничего не получалось. Я знала, что виновата, но не могла рассказать твоему отцу, почему у нас ничего не выходит. Со временем мне стало часто сниться, как я мерзну под простыней в операционной, как тусклую лампочку заслоняет лицо матери, и она серым, безучастным голосом говорит мне: «так тебе и надо». Я просыпалась среди ночи, без слез. Только болело где-то внутри от того, что все это никак не поправить.

Я сдалась, снова устроилась в театр. Убедила себя все забыть, отказаться. Боль притупилась, затихла. А потом мы как-то стояли после спектакля в курилке, помреж мурлыкал что-то себе под нос, ему позвонила жена, он долго молчал, прикурил еще одну, а потом заплакал, как ребенок, горько и безутешно. Я хотела спросить, но не решалась. Он отвернулся к окну и стал рассказывать, как они с женой в юности трахались все время, и она каждый раз бегала делать аборт. Ни разу даже не спросила его, может, он хотел ребенка. И вот теперь она не может забеременеть, вернее, выносить, все время выкидыши. Мне самой захотелось заплакать и рассказать ему про себя, может, нам обоим полегчает. Вот же ж сучка, закончил он и сплюнул. Я осталась в курилке. Прожгла себе сигаретой ладонь. Специально.