– А что еще-то она могла ответить слуге? – оскотинившемуся до такой степени, что вместо, чтобы чинно и благородно – как хороший и честный слуга Валентина отдать ей, Сильвии, письмо с любовными присказками Валентина, – сам, сволочь, решил воспользоваться моментом, как Фигаро здесь – Фигаро:

– Там.

Но!

Вот в том-то и дело, что Фигаро может быть почти одновременно и:

– Там и Тут!

И узнать, Кто он сейчас мы может только:

– По словам его.

Что не только ПОЧТИ невозможно, но и просто-таки:

– Невозможно, – если нет этого Самого:

– Деления мира на Сцену и на Зрительный зал, – на Форму и на Содержание.

Противоречие возникает только тогда, когда думают:

– Читатель, – или Зритель, зрительный зал – это только так – элемент, можно сказать, лишней мебели.

И то – следовательно – что говорит Протей Сильвии, любимой его хозяином Валентином, от которого он принес ей письмо – будет выглядеть только его – Протея ни с того – ни с чего, – но всё равно:

– Сумасшествием.

Ибо орет во всё горло:

– Их либэ дих!

Она отвечает естественно:

– Пошел вон, дурак!

И парадокс, что они:

– Поняли друг друга – правильно!

Это происходит потому, что Шекспир и рассказывает о:

– Невидимости СЦЕНЫ, – но ее существовании на Словах, – как на:

– Деле!

Ибо:

– Как отделить Форму от Содержания? – если это невозможно, несмотря на старания Виссариона Белинского ИЗО-бразить сие, – как:

– Руку – содержание, а кожу на ней – принять за Форму.

Эта натяжка Белинского – есть не что иное, как фундаментальная ошибка. Которую в Двух Веронцах и расписывает Вильям Шекспир.

Как это и написано в ОТ ИЗДАТЕЛЯ Повестей Покойного Ивана Петровича Белкина:

– Нельзя изобрести прибора, который может определить:

– Говорю Я, или я передаю вам слова другого.

Это ключевой момент, особенно трудно видимый в Короле Лире.

На сцене Протей – это уже само Письмо, – письмо Валентина Сильвии, – понять это может только тот, что понимает деление мира на Две Скрижали Завета, – Театра, как принципиально – по ФОРМЕ – делящегося на:

– Сцену и Зрительный Зал.

Поэтому Такое Письмо и есть Письмо Бога – или наоборот – Ивану Петровичу Белкину, – что расшифровать его может только тот, кто его же и послал:

– Богу, – как Ваше письмо от 15-го имел я честь получить 23-го сего же месяца, – что значит:

– Мгновенно, – ибо письмо с Того Света, идущее 9 дней, – это:

– Моё же письмо, – только:

– Возвращенное, – как – по земному времени – и:

– Всегда здесь бывшее.

Поэтому.

Если Сильвия посвящена в Тайну Театра – что это именно она, – то и:

– Поймет правильно, – что Протей – это и есть Само Письмо, а не наоборот:

– Поет отсебятину про свою к ней любовь.

И она, как посвященная в эту тайну Сиэте, как Актриса, – как:

– Человек в РОЛИ, – и понимает:

– Правильно.

Но ответ дает на вид, – что нич-чего-о не поняла, ибо и обвиняет Протея в присвоении прав своего господина Валентина, – что он – значит – не Само Письмо, а Протей, только принес его.

Но тогда и не за что обвинять Протея. Но:

– Только не на Сцене!

Ибо Форма Мира Театра, как Мира, увиденного Королем Лиром, – обратная, так как возникает не из одномерного – как думали в Ветхом Завете, мира, – и как Двух Скрижалей Завета, но имеющих между собой связь.

На сцене Сильвия должна поблагодарить Протея, – так сказать:

– Вверх ногами, – сказать наоборот, а значит:

– Обругать его скотиной, присвоившим права своего господина Валентина.

На вид:

– Как ничего и не было.

Но только в том смысле ничего не было, как в Дубровском:

– Он так и – естественно – не женился на Ней, любимой-разлюбимой царице Савской, Машеньке Троекуровой, оставшейся навсегда несчастной, – и всегда ДОЛЖНО БЫТЬ здеся, – то бишь там: