Уже сквозь тёплую уютную дрёму Юра слышал, как пожилой иностранец, у которого прохудился «скафандр», всё кряхтел, всё копошился, всё ходил, шаркая и хлопая дверью…

Ходил и ходил… Кряхтел и кряхтел… Хлопал и хло… пал.

Проснулся толчком. Соседи в спальниках негромко сопели. Аня, отвернувшись, спала беззвучно. Юра прислушался: кажется, «скафандр» прогрелся полностью! Он потянулся… Ай, хорошо! Вроде и голова болит не так сильно… Юра глянул на светящийся циферблат наручных часов: 23:03. Пора! Он тронул Аню за плечо. Та вздрогнула, повернулась к Юре и тоже сладко потянулась:

– Эх, Серов… Если бы не был ты женат… – начала она, но, не докончив, вдруг разозлившись, ткнула Юру кулаком. – Вставай давай. Разлёгся…

Допаковались в тёплые штаны, тёплые куртки, тёплые варежки, тёплые ботинки с тёплыми носками, противоснежные (здесь противопыльные) гамаши, балаклавы, вязаные шапки. Взяли термосы, воду, шоколад, фотоаппараты. В половине первого вышли на восхождение.

– Холодова, ты молилась?

– Три раза «Отче наш». А ты?

– Не могу… – Юра поморщился. – Сбиваюсь. Высота, наверное.

– Береги «скафандр», Палыч!

– И ты, Ань…

(Лирическое отступление.)

– …Палыт'ч, ты женат? – Александер дождался, когда Анна отошла, и взялся пытать Серова.

– Да.

– А Энни тебе кто?

– Друг.

– Просто друг?! (Just so friend?)

Анна и Юра нравятся своим чёрным гидам, они не раз говорили, что русские – «хорошие парни». А ещё в африканцах есть некоторая наивность, как у наших бабушек и дедушек, которые верили, что если два артиста в кино играют красивую, счастливую супружескую пару, то и в жизни они муж с женой и всё у них хорошо.

– Да, Алекс. Просто друг.

– Палыт'ч, но она хорошая женщина!

– Да, она хорошая женщина…

– И всё же только друг?

Юра вспомнил белоснежную кожу Анны и вздохнул.

– Только друг, Алекс.

– Может быть, позже, Палыт'ч?..

«Если бы раньше, Алекс…»

…Мёрзлый гравий хрустел под ногами. Впереди (выше) и сзади (ниже) прыгали лучи фонариков, на восхождение шло более тридцать человек. Луна, которая так щедро светила все предыдущие ночи, скрылась за облаками и оставила восходителей в темноте. Холодно и ветрено. И с каждой сотней метров всё холоднее и ветренее. Александер, Аня, Юра, Джама шли молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Шагали размеренно, неторопливо и, хоть двигались медленно, через час обогнали двух туристов и гида. К трём вышли на ровную площадку, прикрытую валунами от ветра. Александер огляделся и объявил привал. Аня, прислонившись к камню, глотнула воды из шланга поилки и, тяжело дыша, шепнула: «Сколько?». «Половина», – ответил Александер, снял перчатку и высморкался. Глаза у Ани затосковали… Её продолжало мутить, организм по-прежнему игнорировал акклиматизацию. Юра развязал шнурок – снять правый ботинок и размять ногу, подмерзать стала.

Ещё в Хоромбо всё он думал, как будет злить Аньку, если та начнёт сдаваться. И решил – будет троллить! А нет другого способа. Не бывает. Уговаривать бесполезно. Миндальничать без толку. Злить и давить на самолюбие. На гордость давить. Необоснованно, вызывающе, нецензурно… Он вспомнил, как в 14-м на Эльбрусе поднимали Роберта39. По-всякому поднимали. И матом, и уговорами… Ничего не помогало, пока Василий Фёдорович что-то не шепнул ему на ухо. Потом узнали, он сказал: «На тебя смотрит весь род!» С Северного Кавказа Роберт. Ане такого не скажешь. И он решил, что скажет Ане про цвет помады. Не идёт ей этот цвет… Не идёт-с! Да-с! Слишком яркий… Но сейчас глядя на Аню и грея ладонью ногу, он понял: плевала она на ту помаду. И на мат плевала. Можно даже не начинать. Глаза у Ани тосковали, но сдаваться она не собиралась. Настоящий марафонец, она настроила себя на победу. На результат! На вершину!