И все-таки материально мы жили очень плохо. Мама часто вспоминала, как папа говорил ей при жизни:

– Аничка! Пока я жив, ты обеспечена.

И действительно, пусть бедно, пусть без разносолов и покупок вещей, но мы тянулись как-то на папину зарплату. После его смерти нам с мамой пришлось совсем туго. Дней, когда живот подтягивало от голода, было много. Однако на моих глазах мама никогда не позволяла себе нервных жестов, заламывания рук или причитаний по поводу нашей бедности. Она ни разу в жизни не позволила себе пообсуждать нашу нищету и сумела привить мне важное житейское правило – обходиться тем, что есть в наличии сейчас, в данную минуту, уметь радоваться даже пустяшным приобретениям. О больших всё равно и мечтать не стоило. Только с годами я понял, как это было важно, сколь достойной была эта житейская философия. Ведь жадность и зависть нередко толкали слабых людей на уловки такого рода, которые кончались плохо.

Родители мамы – мои бабушка и дедушка – сыграли в жизни моей и моих двоюродных сестер и братьев совершенно уникальную роль. Я уже упоминал несколько раз, что, например, наша семья начиная с какого-то времени (на моей памяти с 1947 г.) жила впроголодь, и я ждал летних каникул, когда мама брала или нас обоих с братом, или меня одного, и мы ехали в Юрьевец. После смерти папы эти поездки стали особенно важными. Большой приусадебный участок позволял выращивать много картошки, свеклы, моркови, капусты, в лесах вокруг было много грибов, на Волге ловили рыбу, бабушка держала в хозяйстве корову и поросят. Поэтому в доме всегда был относительный достаток, еда была простой, но она была всегда. И вот орава полуголодных внучек и внуков наезжала к бабушке и дедушке и поселялась в основном на высоком сеновале, расположенном на верхнем ярусе двухэтажного большого сарая во дворе.

Сбор всей кузнецовской семьи был истинным праздником, к нам, малышам, часто присоединялись дядя Толя, тетя Лиза и тетя Галя, так что на сеновале оказывалось человек десять, а то и двенадцать. Тетя Рита с мужем Юрой жили в доме, иногда в сенях дома в чулане оставляли спать меня, но чаще всего все приехавшие собирались на этой верхотуре, на сеновал влезали по приставной лестнице, и там после того, как смеркалось, начинались рассказы страшных историй или анекдотов, или устраивались розыгрыши, кончавшиеся всеобщим хохотом. По вечерам вообще на сеновале стоял такой шум, что на крыльце появлялся дедушка в нижнем белье и своим могучим баритоном с гневом в голосе приказывал притихнуть, и все замолкали. Он всегда оставался непререкаемым и грозным авторитетом.

Мой старший брат Володя – студент Московского физико-технического института. 1949 г.

Часто ранним-ранним утром все отправлялись в лес по грибы. Из всех видов грибов ценились подосиновики, подберезовики и, конечно, более всего белые. За грибами надо было выйти не позднее пяти утра («или все грибы до вас оберут, лежебоки», – приговаривала бабушка). Младшим страшно хотелось спать, но всех поднимали без сожаления, каждый брал в сенях дома по лукошку, и вся кузнецовская бригада разбредалась по окрестным лесам.

Иногда, если дедушке позволяло время, он шел с нами. Он был ужасно честолюбив и не мог возвратиться домой без полного лукошка, потому что там бы его засмеяла бабушка, которая вроде бы подсмеивалась и язвила тихо, но дедушка этого при своем заносчивом характере вынести не мог. Поэтому он бодрым шагом убегал от всех в сторону, чтобы не быть на глазах у детей и внуков, находил каких-то других грибников и начинал торговаться с ними в попытках купить грибов, да побольше белых. На его несчастье из-за какой-нибудь сосны выглядывала голова кого-нибудь из его детей, и те начинали подтрунивать над отцом. Он в ответ вроде бы отшучивался, а на самом деле заметно сердился, домой вся компания возвращалась с хохотом и сообщала бабушке: