Макаренко видит и духовную, и социологическую напряженность между основным противоречием морали: сущим и должным. Т. Манн вложил в уста своего Моисея мысль о том, что в моральном сознании следует различать реальное и идеальное, осуществление которого в действительности никогда не может быть полным: несмотря на заповеди, люди будут грешить всегда, да и бог это знает наперёд…Хотя никто не следует законам, всё же без них жизнь невозможна; и что бы стало, если бы не было заповедей и дозволялось грабить? Об этом же пишет и Макаренко: «Верхушку колонистского коллектива… можно было… ругать за многие уклонения от идеально – морального пути, но кого же на земном шаре нельзя за это не ругать? А если это так, для чего тогда мораль? Имеет ли закон смысл, если он существует лишь для того, чтобы его нарушать? Да, имеет. Ведь для того, чтобы подниматься вверх, нужно знать, в каком направлении двигаться. Сущность морали, по Макаренко, в том, чтобы уменьшить брешь между желаемым и должным, возможным.

Педагогический и этический реализм Макаренко состоял в понимании идеальной стороны морали и стремлении отмежеваться от двух крайностей в оценке моральных ценностей: инфантилизма и максимализма, этического утопизма. В морали Макаренко видел её структурную особенность – отношения личности и коллектива. Нравственная норма здесь – взаимное обогащение. Коллектив бесполезен для личности, если он ничего не даёт. Самостоятельная ценность любого общества и коллектива состоит в мере служения интересам каждой личности. Макаренко, его Человек Будущего, социальная педагогика – не позади, а впереди нашей страдающей эпохи.

Не стали достоянием педагогической теории многие философские системы: прагматизм, экзистенциализм, гуманизм, позитивизм, интуитивизм, иррационализм и другие идеалистические течения. Схематично представлены философские воззрения Ф. Ницше, Л. Толстого, Ф. Достоевского, С. Соловьева, В. Розанова, А. Лосева и других замечательных мыслителей. Почти совсем не представлены художественная литература и искусство в педагогической теории. Пример освоения художественного наследия педагогической мыслью дает С. И. Гессен в своей замечательной и глубокой книге «Основы педагогики. Введение в прикладную философию». Приведём отрывок из этой книги. Развивая мысль об укоренённости личности в сверхличном, Гессен противопоставляет этому персонаж Ибсена, показывая, как Пер Гюнт растрачивает свою индивидуальность, выбрав ложный путь её утверждения: «Пер Гюнт ещё юношей ставит себе целью жизни „стать королем, царем“. Он мечтает о том, как шумно встретят его друзья возгласами: „Ты из великого рода, быть же великим тебе“. Поддавшись чарам роллов, он затем окончательно подменивает человеческий долг «будь самим собою» правилом троллов „живи для себя“, или „будь доволен самим собою“. И вот в замечательных образах Ибсен показывает нам, как Пер Гюнт вместо того, чтобы обрести свою личность, стать самим собою, утрачивает своё собственное Я. Вытравив из своей души сверхличные начала, он мечется из страны в страну: мы его видим то на берегу Марокко, то в оазисе пустыни, то в Египте, он был и в Америке, всюду сызнова начиная свою рассыпающуюся жизнь. Выше всего ставивший своё Я, он, в душе которого „ничего другого, кроме Пера и только Пера, не найдешь“, вернувшись на родину, сознает в конце концов горькую истину, что он так и „никогда не был самим собою“, что был половинчатым, а не цельным человеком, он должен разделить в конце концов судьбу всех половинчатых людей – попасть в плавильную ложку пуговичника, расплавиться в массе других, столь же безличных существ, для того чтобы быть перелитым в нечто новое из этой общей массы. И, если что его, быть может, и спасет от этой „туманной пустоты“, так это заступничество Сольвейг, исполненной „веры, надежды и любви“ к сверхличному началу, которому она посвятила свою жизнь, и в служении которому обретает только человек свой „солнечный путь“»