–Да мне то что?– рассердилась Клавдия,– я не ревизор, чтобы проверять вас.

Она взяла со стула байковое платье дочери, напялила его на ребенка, легким подзатыльником выставила дочку из кабинета и, не попрощавшись, вышла сама.

Вовка, сводный старший брат Любы, видя к ней отношение матери, тоже ненавидел сестру.

–Ишь, объедать меня, немчура, появилась. Мама говорила, что ее батька моего убил,-пояснил он Ларисе,– мать хотела ее убить, да бабка Лукерья не разрешила.

–Грех людей убивать,– страшным шепотом уговаривала его Лариса,– никого ее отец не убивал. Он служил в Советской армии.

–Ну и что?– сердито закричал мальчишка,– все равно немец! А немцев надо убивать!

–Не говори глупостей,– оборвала его Лариса,– война кончилась, и больше никого не надо убивать.

–А Любку надо!– не унимался Вовка.

–Кто тебя такому научил?– возмутилась Лариса.

–Мамаша научила,– с вызовом выкрикнул мальчишка,– она сказала, что Любка немчура, и она ее не хотела, а Любка сама на свет появилась.

–Язык твоей матери надо оторвать,– беззлобно произнесла Лариса,– иди-ка чайник вскипяти, я в сельпо пряников купила.

Однако никакие уговоры на Вовку не действовали. Он постоянно дразнил Любку, а если она пыталась возразить, то бил ее, стараясь ударить ее по голове. Она отвечала ему такой же неистовой ненавистью. Ее глаза вспыхивали яростью, каждый раз, когда он обращался к ней. Она ненавидела всех его друзей, которым он рассказал, что его сестра оборотень и немчура, и поэтому до сих пор не сдохла, хотя ей уже давно было пора. Его приятель Коська, у которого отец погиб на фронте, называл Любку фрау Фрицевка, и все мальчишки громко и злобно хохотали, показывая на нее пальцем. Она вначале плакала, а потом перетерпела и загорелась жаждой мести.

Клава уже несколько раз наказывала Вовке заменить прогнившую ступеньку на крыльце дома. Но он целыми днями пропадал на речке, а вскоре взойти на крыльцо стало опасно. Прогнившая доска прогибалась и трещала.

–Эй, фрау!– закричал Вовка, вернувшись с рыбалки,– я целый день работал, а ты, как все фашисты, прохлаждалась. Замени-ка доски на крыльце, а то сейчас получишь.

Любка, безропотно, вышла из дома, пошла в сарай, подобрала нужные дощечки, но неожиданно швырнула их на землю и озарилась счастливой улыбкой. Ее глаза загорелись ненавистью.

–Ты у меня сейчас получишь, гаденыш!– вслух произнесла она,– я тебе крыльцо отремонтирую.

Она взяла топор и молоток, прихватила несколько гвоздей и две прогнивших доски, с одной стороны которых еще оставалась нетронутая гнилью древесина. Любка бегом направилась к крыльцу, оторвала две крепкие ступеньки, прибила прогнившие доски, и аккуратно перешагнув через них, вошла в избу.

–Эй, придурок!– звонко крикнула она,– я сделала твою работу, иди, посмотри.

Он с удивлением посмотрел на сестру и даже потряс головой от возмущения.

–Это ты мне сказала, немчура?– не веря тому, что произошло, спросил он,– ты белены объелась?

–С тобой объешься,– дерзко ответила она,– ты и белены то не оставишь, все сам сожрешь. Ты не брат, а враг мне.

–Ах, так!– завопил он и бросился к ней, но она, ловко увернувшись, выскочила на крыльцо и, перепрыгивая через три ступеньки, помчалась к коровнику.

Вовка рванулся следом за ней и, наступив всей тяжестью на прогнившую ступеньку, проломил ее и рухнул вниз. Любка услышала треска ломаемой кости и испугалась. Она бросилась к вопящему от боли брату, но потом перешла на шаг и, подойдя к крыльцу, спокойно спросила:

–Ты чего здесь разлегся? Мама сказала, чтобы ты лесенку починил, а ты сам на гнилую доску нарвался. Зачем ты за мной погнался? Сам то вылезешь или кого-нибудь из взрослых позвать?