–Замолчи сейчас же, балбес. Видишь, взрослые разговаривают,– оборвала его Клава.

–Расскажи, расскажи, сынок, как было дело,– потребовала Коськина мать.

–Что ты от него хочешь, Ира?– закричала Клава,– зачем мальчишку мучить воспоминаниями? Малец еще. Ему вообще здесь не место. Да и ты для чего себе душу рвешь?

–Расскажи, расскажи, Вовик!– запричитала Ира,– расскажи, почему она за сынком моим побежала.

–Коська ко мне пришел, проведать меня. Я вон до сих пор в гипсе хожу. А ведь тоже за ней погнался,– неожиданно сделал он вывод,– наверное, и меня заколдовала.

–Глупости не говори,– оборвала его баба Лукерья,– в школе учишься, а про ведьм, как старуха, всякую чушь мелешь. По делу говори.

–Что ты мальца пугаешь?– заорала на нее Ирина,– пусть говорит, что хочет.

–Такого наговорит, что девке вообще проходу не будет,– не уступала баба Лукерья,– пусть расскажет, как все случилось, а про наговоры мы и без сопливых разберемся.

–Да ничего особенного не было,– смутился Вовка,– Коська ее фрицевкой ругал, а она подметала, а потом вдруг озлилась и на него бросилась с кочергой.

–А где она кочергу взяла?– спросила Лариса,– может, прилетела на ней?

–Ничего не прилетела,– рассердился Вовка,– стояла кочерга у плиты, всегда там и стояла. Вот Любка схватила кочергу и на Коську замахнулась, а он, не будь дураком, поднырнул под нее и выскочил в двери.

–И убежал?– спросил Иван Савельевич.

–Счас,– возразил Вовка,– выскочил во двор и всякие рожи ей стал строить и фрицевкой обзывать. Вот она следом за ним выскочила, и они по улице побежали.

–Ты видел, куда они бежали?– спросила Лариса.

–Как я мог видеть?– удивился Вовка,– я по комнате едва мог передвигаться. Что видел из окна, о том и говорю.

–К переезду они побежали,– вмешалась в разговор Нина,– девчонка все время ему что-то кричала.

–Наверное, заговаривала его, чтобы с ним чего-нибудь случилось,– предположил Вовка.

–Да замолчишь ты, наконец!– прикрикнула на него Клава,– ну никакого спаса на него не стало. Давай, скачи обратно домой.

–Вот Коську похоронят,– возразил мальчишка,– тогда и поскочу.

То, что осталось от Коськи, поместилось в крошечном гробу, похожим на большой ларец. Крышка гроба была уже прибита, и Ира, рыдая, попыталась поднять ее, но муж оторвал ее от гроба и печально кивнул двум мужикам, заранее выкопавшим яму.

–Хорошо ему лежать здесь будет,– осклабился один из них и вытер вспотевшее лицо рукавом ватника,– сухое место, песчаное.

Он с напарником поднял легкий гроб, поставил его на длинное полотенце, лежавшее рядом с ямой, затем они аккуратно опустили гроб в яму, выдернули из-под него полотенце и скромно отошли в сторону. Односельчане со скорбными лицами наклонялись, брали пригоршню земли и бросали ее на крышку гроба.

–Сынок, любимой мой!– зашлась в истерическом крике Ирина,– что же ты наделал? На кого ты меня оставил?

Коськин отец снова кивнул головой, мужчины подошли к яме и стали лопатами сбрасывать в нее землю. Односельчане столпились недалеко от края, внимательно следя за их работой. Когда, наконец, над могилой вырос холмик, они воткнули в него деревянный крест, и все присутствующие вздохнули с облегчением.

–Идемте, помянем Костика,– через силу выговорила Ирина и направилась к выходу из кладбища. Односельчане безмолвной толпой потянулись следом.

Баба Лукерья, осторожно взяв Клаву под руку, приостановила ее.

–Где дочка?– шепотом спросила она,– я ее здесь не видела. Дома сидит?

–В больнице она,– так же шепотом ответила Клава,– она там, у переезда потеряла сознание, с трудом в себя вернули. Ее и сейчас трясет. Доктор говорит, что может быть нервное или кожное заболевание от такого стресса.